o c24ec28d571a6d65

стене, и внезапно вздрогнула – куранты над ее головой стали бить полночь.

- Тихо все! – крикнули лениво от ворот. «Меняем караул!». Она проводила взглядом кафтаны

стрельцов и быстрой тенью метнулась в приоткрытые ворота. Пробежав под фреской Спаса

Смоленского, Лиза на мгновение остановилась, и, найдя глазами белую, мощную стену,

облегченно вздохнув, исчезла в путанице торговых рядов, что громоздились на Красной

площади.

Федор обвел глазами невидную избу, что лепилась к самому берегу Москвы-реки, и,

вздохнув, сказал рабочим: «Да, щедрый у нас заказчик, как я посмотрю, ну да ладно – крыша

над головой есть и, слава Богу, а то отсюда на Чертольскую улицу ночевать не

набегаешься».

Принесли снедать – жидкую, черную уху, и крошеный с льняным маслом лук.

- Как я посмотрю, Федор Петрович, - рабочий устроился напротив него, - у всех мясоед пока

идет, а у митрополита пост уже начался.

- А что делать, монахи, - Федор вздохнул и отрезал кинжалом толстый ломоть от буханки.

«Но хлеба вдосталь, хоша и черствый он. Еще неизвестно, как в том Смоленске кормить

будут».

- А в Смоленск надолго мы? – спросил кто-то.

- Ну, - Федор отхлебнул горячей, свежей ухи, - сам рассуди, - тут мы восьмой год строим, и

только к Покрову закончим, дай Бог. Там кремль меньше, конечно, будет, думаю, годов в

пять, али шесть уложимся».

- И куда потом? – рабочий грустно посмотрел в окно.

- Куда Каменный приказ пошлет, - рассмеялся Федор. «Слышал же сам, как Федор

Савельевич говорил – сейчас и в Астрахани будем строить, тако же и в Пскове, да и много

где еще. Ну, все, - юноша перекрестился, - и так засиделись уже, пора и за работу. Я тут пока

побуду, рассчитаю, сколько нам кирпичей еще понадобится, а вы поднимайтесь на крышу-то.

Невысокий, легкий парнишка, вскинув голову, посмотрел на стену, что уходила в небо, и

пробормотал: «Господи, и как сие построили-то!».

- Руками, как, - усмехнулся рабочий, что тащил мимо кирпичи. «Ты чего тут стоишь?».

- Мне бы Федора Петровича найти, Воронцова, - покраснев, сказал парень. «Тут он?».

Рабочий окинул подозрительным взглядом мальчика, и, сплюнув, сказал: «А ты вон, к

Федору Савельевичу подойди, он тут главный, я в их делах не разбираюсь».

- А где Федор Савельевич-то? – наивно спросил мальчик.

- На лесах, где, - буркнул рабочий, указывая на узкую, непрочную деревянную лестницу, что

вела, казалось – в самое небо.

- Господи, помоги, - парень перекрестился, и, зажмурив глаза, цепляясь побелевшими

пальцами за грубые перекладины, стал подниматься наверх.

На стене было зябко и дул неожиданно холодный, резкий ветер. Мальчишка запахнул

кафтан и, встряхнув головой, посмотрев на золотящиеся под рассветным солнцем купола

кремлевских соборов, решительно дернул за рукав высокого мужчину, что стоял спиной к

нему, рассматривая какой-то чертеж.

Зодчий сочно выругался и сказал, не поворачиваясь: «Велел же, хоша мгновение одно не

тревожить меня! Подумать хоть дайте!»

- Федор Савельевич, - робко начал мальчишка, - это я, Лизавета. Воронцова-Вельяминова то

есть.

Он обернулся и увидел перед собой ту девчонку, что стояла когда-то у Троицкой церкви, в

растоптанном снегу, прижимая к груди связку рисунков. «Федор Савельевич, - сказала Лиза

сейчас, подняв на него синие глаза, - меня силой венчать, хотели, я из Кремля бежала. А

Федю казнить собираются, каждый час гонец из Углича прискакать может».

Он взял ее за руку, и, отведя поближе к стене, - здесь, наверху, пока было пусто, - велел:

«Рассказывай все».

Федор Савельевич внимательно слушал, и, наконец, потерев лицо, сказал: «Значит, так.

Пока к утрене не звонили, марш на Воздвиженку, там у вас сзади кладовых жердь в заборе

отодвигается, как вы в Углич уехали, так ни у кого руки не дошли ее поправить».

- А вы откуда знаете? – удивилась Лиза.

- Да уж знаю, - хмуро ответил зодчий, на мгновение, вспомнив, как Марфа – в простом

темном сарафане, в платочке, отодвинула жердь и шепнула ему: «Все, улеглись все, только

Петенька в моей опочивальне задремал, не стала я его в детские горницы относить».

Федор Савельевич приказал себе не думать о том, как в середине ночи, услышав хныканье,

она потянулась за ребенком – обнаженная, в потоке бронзовых, упавших на спину кос, и

приложила его к груди. Он тогда провел губами по ее плечу и шепнул, едва слышно, чтобы

не разбудить сонного, сладко пахнущего мальчика: «Господи, какая ты красивая, любовь

моя, так бы и глядел на тебя вечно».

Марфа уложила дитя, и, наклонившись, накрыв их обоих шатром душистых волос, сказала,

улыбаясь: «Ну, вот и гляди, Федя».

- О, - ответил тогда он, - мне сего мало, Марфа. Ну-ка, иди сюда, поближе, и до рассвета я

тебя не отпущу более.

- Федор Савельевич, что с вами? – озабоченно спросила Лиза.

- Ничего, - ответил зодчий, сжав зубы – до боли. «Меч ваш родовой забери с Воздвиженки –

тихо, чтобы не увидел тебя никто, и беги к Феде, он на Бережках сейчас, в церкви

Благовещения Господня, крышу чинит. Опись о крещении твоем матушка дала тебе?»

- Да, - Лиза коснулась мешочка, что висел рядом с нательным крестом. «Тако же и Федину.