o c24ec28d571a6d65

мной после такого жить нельзя».

- Да простит он вас, - Лиза погладила аккуратную, изящную голову Мирьям. «Простит, если

любит».

- У нас закон такой, - мальчик захныкал, и девушка дала ему грудь. «Муж не может

оставаться с изменившей женой, даже если хочет. Надо развестись. Ладно, - она

поцеловала дитя, - пойду пешком в Святую Землю, по дороге полы буду мыть, стирать –

доберемся с ним. Там матушка моя в Иерусалиме, братья с женами – все легче.

- У пана Теодора прадед в Святой Земле жил, - сказала Лиза, и, подойдя к стене,

согнувшись, оперлась на нее. «Вот теперь мне помочь надо, пани Мирьям, - позвала она, и,

оглянувшись, ахнула: «Да что вы, что вами?»

- Это мой отец, - тихо ответила вторая женщина. «Авраам Судаков. Он умер зимой, храни

Господь душу его, от матушки письмо как раз в начале лета привезли». Она встала, и,

положив задремавшее дитя на кровать, опустившись на колени, сказала: «Вот, у вас уже и

головка видна».

Лиза взяла руку Мирьям и не отпускала до конца.

Худенькая, изящная, темноволосая девочка сделала один вдох, слабо, едва слышно

закричала, и Лиза с ужасом увидела, как синеет лицо дочери.

Мирьям прижалась губами к ее маленькому рту, вдыхая воздух, но Лиза, плача, вытирая

лицо, сказала: «Не дал Господь, пани Мирьям, не дал Господь».

Мирьям положила девочку на пол, и, потянувшись за сыном, отдала его Лизе.

Она разрыдалась, так и стоя на коленях, а Лиза, укачивая ребенка, гладя девушку по голове,

повторяла: «То не ваша вина, пани Мирьям, так бывает, то не ваша вина».

Лиза устроила мальчика в шали, и, присев на кровать, глядя на мертвое личико дочери,

которая лежала на руках у Мирьям, спросила: «Вам когда можно, ну, после...»

- Два месяца, - тихо сказала вторая женщина, поправляя шелковистые волосы девочки.

Лиза посчитала на пальцах. «Ну, чтобы в июле родили тогда, пани Мирьям, не уеду отсюда,

пока не родите».

Она только кивнула и прижалась губами к руке женщины.

Лиза тихо вышла, прикрыв за собой дверь, а Мирьям , поморщившись, подобрала под себя

ноги, и застыла, баюкая крохотный, уже холодеющий трупик.

Он все сидел, привалившись к спинке кровати, спрятав лицо в ее платье, и просил Бога,

чтобы она вернулась, неся на руках дитя. «Все равно, - сказал Федор отчаянно, - все равно,

Господи, убереги ее, ребенка убереги. Верни их мне, я обещаю, обещаю, больше такого

никогда не будет».

- Федя, - раздался ее голос с порога.

Он нашел в себе силы встать и, не смотря в ее сторону, сказал: «Лиза, я даже не знаю, как

мне у тебя просить прощения – за все. Я так, так виноват перед тобой, перед всеми. Я не

знаю...

- Как ты мог, Федя? – сказала Лиза, и он заметил дитя, что лежало в шали. «Разве батюшка

наш бы сделал так – девочка перед тобой на коленях стояла, твоего сына, плоть и кровь

твою, протягивала тебе, а ты ей уходить велел? Какой ты христианин после этого, какой

человек? Откуда в тебе жестокость эта, разве такому нас родители учили?

Он молчал, и Лиза, вдруг, удерживая дитя, потянулась к нему, и ласково стерла слезу со

щеки: «Все бывает, Федя, - сказала она, - все бывает. Просто не только о себе надо думать,

но и о других. На, возьми сыночка нашего, хоть посмотришь на него как следует, он

красивый, на тебя похож. Садись, - она не доставала рукой до его плеча, и поэтому дернула

за локоть, - садись».

Жена устроилась, как любила, - у него на коленях, и сказала: «Вот, ресницы, какие. И глаза у

него твои – голубые, как небо».

Мальчик зевнул, поворочался и попросил грудь. Лиза расстегнула рубашку и Федя, обняв ее,

прижавшись щекой к его плечу, смотрел, как она кормит их сына.

- А что, - вдруг попытался сказать он. Жена вздохнула: «Не дал Господь девочке нашей

пожить, Федя».

Он заплакал, - неслышно, чтобы не потревожить дитя, заплакал, а Лиза, обняв его, сказала:

«Я потом схожу в церковь, помолюсь за душу ее. А похоронят ее как надо, на их кладбище, к

свекрови ее покойной положат».

Лиза вспомнила тихое, маленькое еврейское кладбище – на склоне холма, окруженное

белой, каменной оградой, и добавила, помолчав: «Там ей хорошо будет».

Федя кивнул и одними губами сказал: «Больше я никогда тебя не обижу, Лиза, никогда».

Она кивнула и, взяв его руку, положив на рыжие кудри мальчика, пристроила свою, -

маленькую, - сверху. «Петенькой окрестим, - шепнула Лиза, и почувствовала как Федя

осторожно, нежно гладит голову ребенка.

- Сыночек мой маленький, - проговорила женщина, и муж, наклонив голову, поцеловал ей

руку. Лиза вдохнула такой знакомый запах мужа – дерево, краска, известка, и закрыв глаза,

чувствуя, как ребенок сосет грудь, незаметно сморгнула слезы.

Эпилог

Лондон, сентябрь 1593 года

-Ты куда это собралась? – Полли, что лежала на кровати с книгой, подняла голову и

осмотрела сестру. «Ну, правда, Мэри, - сказала девушка, закатив глаза, - полные сундуки

шелковых платьев привезли, а ты целыми днями ходишь в каком-то сером убожестве. Тут же

охота, развлечения, - надень что-нибудь приличное».

- У тебя нет жениха, - Мэри выставила вперед острый подбородок, и, повертевшись перед,

большим, венецианским зеркалом, заправила за ухо льняную прядь, - а у меня есть. Вот ты и