o c24ec28d571a6d65

как спускался на ее висок мягкий локон, что выбился из-под мантильи и глубоко, обреченно

вздохнув, стал подниматься в кабинет коменданта.

Сеньор Эрнандо расстелил карты на большом столе красного дерева и пробормотал:

«Недурно, весьма недурно. Вы с индейцами там, на севере, говорили, дон Луис? Насчет той

реки, которую пересек де Сото? Рио де Эспириту Санту? Можно отправиться вверх по ее

течению?».

- Можно, - вздохнул дон Луис, - и понятно, что хотелось бы, однако для этого надо гораздо

больше людей, дон Эрнандо.

- Да, - тот покачал головой, - а просить в Гаване – меня не поймут, и так сейчас каждый

человек на счету, зимой тут будет еще больше англичан, как вы слышали.

- Ну что ж, отложим, - комендант свернул карты и вдруг спросил: «Не хотите ко мне на обед

сегодня вечером? Я ведь вдовец, дон Луис, и давно, пятнадцать лет уже, матушка доньи

Эухении еще в Гаване умерла, мы с ней все вдвоем и вдвоем, да и вам, наверное, хочется

домашнего обеда поесть».

- Соболезную, - наклонил голову юноша. «Ваша дочь, наверное, и не помнит своей матери,

дон Эрнандо?»

- Да, - тот помолчал. «Сеньора Беатрис наложила на себя руки, да хранит Господь ее

грешную душу, и дарует ей покой, - комендант перекрестился, и вздохнул: «Ну, то дело

давнее. Так как с обедом?».

- Мне надо привести в порядок свои заметки, - извиняющимся голосом ответил дон Луис. «Но

спасибо за приглашение».

- Ну, в другой раз, в другой раз, - улыбнулся комендант.

Поужинав в таверне – вчерашним, жидким супом, - он ушел на берег моря и, опустившись на

песок, набрал в ладонь теплые крупинки.

- Правильно, - вспомнил Ник, - я тогда не приготовил какое-то задание, и папа оставил меня

в каюте доделывать. Мы уж и на мачтах были, почти два года тогда прошло, как мы плавать

начали. А папа сидел с Гринвиллем и тот ему сказал, восхищенно, разглядывая бумаги: «И

как вам удалось достать эти планы, сэр Стивен?».

- Жена одного воинского начальника в Гаване помогла, - смеясь, ответил папа. «Некая донья

Беатрис. Ну, сами понимаете, мистер Гринвилль, каким путем я к ней подошел».

- Сверху или снизу? - тогда расхохотался помощник, - вспомнил Ник. «Да, они пили, уже

четвертую бутылку, что ли. Папа ее открыл и ответил: «И сзади, и на коленях, да и вообще, -

он потянулся, - по-разному. Жалко только, что больше ее никак не использовать».

- А что случилось? – поинтересовался Гринвилль.

- Эта дура повесилась, когда я ей сказал, что не собираюсь ее никуда увозить от мужа, - он

тогда выпил, все еще смеясь.

Ник вытер лицо и вдруг тихо сказал, глядя на темные волны, - неизвестно кому: «Никогда,

никогда, ни с кем я такого не сделаю, слышите? Пока жив я, не будет такого».

Он встал, и, отряхнув руки, пошел разбирать свои записи.

-А это не опасно? – спросил Дэниел у индейца, вглядываясь в едва заметную тропу, что

огибала начало горы. Темная голова Марты уже почти скрылась из виду.

Мужчина подумал и рассудительно ответил: «Ну, кроме таких людей, как она, - он кивнул

наверх, - по этой тропе никто пройти не сможет. Так что нет, не опасно. Пойдем, нам надо

починить лодку».

- Я хочу научиться ходить на них, - заявил Дэниел, когда они сидели на берегу озера,

наклонившись над выдолбленной из ствола пирогой. «По морю я умею, а по реке, или озеру

– нет».

- А что такое море? – заинтересованно спросил индеец. Дэниел улыбнулся, и, потянувшись

за палочкой, стал чертить на песке карту.

Марта на мгновение приостановилась и взглянула вниз – джунгли казались отсюда

бесконечным, зеленым океаном. Над ее головой кружила какая-то птица – мощная,

коричневая с воротником из белых перьев.

- Ты тут не живешь, - нахмурилась Марта, - зачем так далеко залетел? Давай, отправляйся

домой, на запад! – она помахала птице рукой.

Та что-то хрипло прокричала.

- Папа! – обрадовалась Марта. «Папа, ты не волнуйся, со мной все хорошо! Птица парила,

раскинув крылья, одна, в голубом, бескрайнем просторе, и Марта присела, свесив ноги в

пропасть, любуясь его полетом.

- Ворон, - вдруг пробормотала девочка. «Да, это же попугай все кричал: «Куэрво!»

Интересно, кто такой Ворон?». Она посмотрела на птицу и вспомнила, как сеньор Себастьян

показывал ей альбатросов в гавани Акапулько. «Да, альбатрос. И чайки, - вдруг подумала

она. «Много, много птиц, и все кружатся, хлопают крыльями. Что-то радостное. Но грустное

тоже. Нет, не знаю, - что это, - она вздохнула, и напоследок посмотрев вниз, стала

карабкаться дальше».

Тео сидела в кресле, согревая в руках бокал с красным вином. Она вдруг сказала, глядя на

Ворона, - тот писал какое-то донесение: «Дядя Стивен, вы меня простите, что тогда…, ну, как

мы повенчаться были должны...»

- Вспомнила, - он посыпал чернила песком, и, запечатав конверт, отложил его. «Да простил я

уже давно, - он рассмеялся, и, откинувшись на спинку кресла, закинул руки за голову. «Хотя,

когда я в Лондон той осенью приехал, я на тебя зол был, конечно. Ну, подумал – дурак я

был, зачем ей, шестнадцатилетней, старик какой-то?».

Она опустила глаза, и, покраснев, отпила вина. «Впрочем, - он продолжал, так же смешливо,

- письмо твое я не выбросил». Ворон подвинул к себе шкатулку, и, порывшись в ней, нашел