-Ладно, ладно, - ворчливо сказал Джон и добавил себе под нос, провожая глазами изящную
фигурку сестры: «И, правда, кто придумал эту глупость – не брать женщин в университеты?
И ведь не изменится ничего, хоть головой бейся об стенку»
.
Они оставили лошадей у ограды маленького, ухоженного кладбища. Констанца посмотрела
на залитые золотым сиянием, беломраморные надгробия, и, сцепив пальцы, сглотнув,
спросила: «Почему ты мне не говорил? Помнишь, я спрашивала у папы? Он сказал, что ее,
наверное, похоронили, там, на окраине. В общей могиле, для бедняков. Ну, раз у отца не
было денег ».
Джон ласково взял ее за руку: «Ну вот, мы сделали так, что теперь она здесь, и всегда тут
останется. То есть сначала папа этим занимался, а потом – я уже заканчивал. И отец твой
здесь, ну, пепел его, - добавил он совсем тихо. «Там крест на камне, иначе уж нельзя было,
сама понимаешь».
-Это ничего, - тихо сказала девушка. «Ничего. Я пойду».
-Третья дорожка справа, - добавил Джон. «Ну, ты увидишь».
Она села рядом с простым камнем и провела пальцами по холодной, гладкой поверхности.
«Здравствуй, мамочка, - еле слышно шепнула Констанца. «Здравствуй, милая».
Под тонким, еле заметным крестом было высечено: « Констанца. Omnia vincit amor”. Снизу
была дата. «17 февраля 1600 года, Рим, - прочла девушка. «Для того, чтобы мы могли
верными шагами шествовать вперед по пути познания природы».
-Да, отец, - тихо сказала она, и, достав из-за корсета старое, с выцветшими чернилами
письмо, даже не глядя на изящные, разборчивые строки, произнесла:
-Ну вот, моя девочка, пришла нам пора расстаться. Продолжай мое дело, и помни – любовь,
и вправду, как писал Вергилий, побеждает все. Люби этот мир, как любил его я, и никогда не
бойся говорить о своей любви – как делала твоя мать. Прощай, и помни – ты родилась
благодаря тому, что мы, презрев все и вся, поступили так, как велело нам сердце. Никогда
не изменяй ему, милая моя дочь, моя Констанца».
-Не изменю, - твердо проговорила девушка, и, поцеловав камень, застыла, - просто слушая,
как шумит вечерний ветер в рыжих кронах деревьев, как спокойно и уверенно бьется ее
сердце.
Эпилог
Лондон, октябрь 1603 года
-Так, - Питер выдвинул большой деревянный ящик. «Проверяй, мама. Завещание сэра
Стивена Кроу – пять копий, отчет по приходу от размещения доли капитана Николаса Кроу
за истекшие восемь лет – две копии, расписка капитана Николаса Кроу в получении
документов его покойного отца – одна копия».
Марфа поставила галочки в большом списке и заметила: «Тут дата выдачи расписки не
указана, скажи, для порядка»
-Пятнадцатого июня 1601 года, - ответил сын и Марфа, сделав примечание на полях,
поправив очки в золотой оправе, вдруг, спокойно, спросила: «А Николас при шпаге был, ну
тогда, как ты его видел?».
-Разумеется, - поднял бровь Питер. «Я же тебе говорил – мы с ним хорошо посидели,
выпили вина, а потом он отправился Мирьям навестить».
-Да, - Марфа заправила за ухо выбившийся из-под бронзовой сетки локон, - я помню. Ну что,
с буквой «К» мы закончили?
-Да, - Питер отступил и обвел глазами железные шкапы. «Давай тогда после обеда
продолжим, я уж сегодня хочу все доделать, а то у меня на этой неделе и так подписание
трех контрактов предстоит, да еще и Виллем может прийти, там с разгрузкой много работы
будет».
-Хорошо, - Марфа отложила перо и поднялась. «Ты иди, там мистрис Доусон фазана
запекает, и пирог с почками сделала, как тебе нравится».
Питер внезапно поцеловал мать в мягкую, пахнущую жасмином щеку – он был лишь немного
выше.
-Ты что это? – улыбнулась Марфа.
-Так, - Питер рассмеялся, - люблю тебя очень.
-Да уж , - она потрепала сына по каштановым локонам, - не зря ты от московского престола
отказался, а то бы нас всех бросать пришлось.
-Из меня, - Питер щелчком сбил невидимую пылинку с изящного черного камзола, - вышел
бы отличный царь, матушка.
-Не сомневаюсь, - подтолкнула его Марфа. «Беги, я сейчас». Когда сын ушел, она достала
расписку из ящика, и, засунула ее под корсет платья - светло-зеленого шелка, отделанного
брюссельским кружевом.
Женщина медленно поднялась в свою опочивальню, и, открыв серебряную шкатулку
крохотным ключом изящной, итальянской работы, что висел у нее на браслете, среди других
украшений, достала из нее еще один ключ – сложный, с бородками и завитками.
Невидимая, закрытая шелковыми обоями дверь, вела в маленький, узкий кабинет. «Все же
очень удачно получилось, спасибо Теодору, хоть он и в Польше, а планы ремонта – его рук
дело, - подумала Марфа, остановившись на пороге. «Ну, стена теперь двойная, но светло,
окно на Темзу выходит, а с нее никто и не заметит, что оно тут есть».
Марфа заперла за собой дверь и подняла крышку конторки красного дерева. «Капитан
Николас Кроу» - прочла она на большом конверте.
Порывшись среди писем, она достала последнее, и пробежала глазам строки: «Дорогая тетя
Марта, пока я тут ожидаю свою «Независимость» - на ней семьдесят пушек и укрепленное
днище, - я решил сходить в Гоа. Тут есть сведения, что Вискайно после Японии отправится
именно туда, так, что постараюсь расквитаться с сеньором Себастьяном».