o c24ec28d571a6d65

правильно, но другие. У Митьки были ореховые, красивые очень. Ну да что там, глаза его

никто рассматривать не будет. И вообще, о чем это я – кто бы этот самозванец ни был,

лежать ему на плахе».

- А вот это пан Теодор, - мягко сказал Юрий Мнишек, - ну, пан Константин вам рассказывал,

государь. Он нам очень, очень помог, и сейчас отправится на Москву, ждать там наших войск

- Большое вам спасибо, - искренне сказал царевич и протянул красивую, украшенную

перстнем с алмазом, руку.

Теодор сцепил, зубы, и, наклонившись, поцеловав кольцо, ответил: «Государь, ваши

подданные ждут, когда вы займете принадлежащий вам по праву рождения трон, и

восстановите порядок в стране. Уверяю вас, Москва откроет ворота законному царю».

«Еще руки всякому отрепью целовать, - зло сказал себе Теодор. «Мне, сыну султана

Селима, и родственнику царя Ивана! Ну да ладно, в первый и последний раз».

Тонкие губы Дмитрия чуть улыбнулись. «Ну, а если не откроет, мы их разнесем вдребезги. И

вообще, - он повернулся к Мнишеку, - я хочу выступить в поход как можно быстрее! Почему

мы должны ждать следующего лета!»

«Потому что Его Святейшество до сих пор выплатил только половину той суммы, которую

обещал, - усмехнулся про себя Теодор. Он проследил за царевичем, который разговаривал с

отцом Тадеушем, и вспомнил:

- Что это там Мнишек говорил? Якобы царевича спас какой-то лекарь, подменил ребенком

того же возраста, и вывез из Углича, а потом мальчик жил в монастыре, и этот лекарь перед

смертью открыл ему тайну его рождения? Господи, заврались совсем. Но да, всякая шваль

этим сказкам поверит, особенно, если раздать им звонкое золото и пообещать землю.

Ладно, хоть все деревья от Кром до Москвы трупами увешаем, - не страшно, а в стране тихо

будет. Русский у этого царевича хороший, кстати, и повадки правильные, ну да Его

Святейшество зря деньги вкладывать не будет».

Марина присела, склонив голову, и сказала: «Государь, для меня такая честь познакомится с

вами…

- Ну что вы, - мягко ответил Дмитрий, - он был выше ее, и Марина, посмотрев в темные,

немного грустные глаза, подумала: «Какой милый. И воспитанный, сразу видно».

- У вас очень красивый сад, - похвалил царевич. «В монастыре, где я жил, я часто ухаживал

за цветами».

- Это все пан Теодор, - весело проговорила Марина, - он архитектор, и, когда приехал из

Италии, сразу все перепланировал, так, как сейчас положено.

- Ну, может быть, пани Марина, вы хотите погулять немного? – спросил Дмитрий. «У вас, я

смотрю, там даже фонтан есть. Расскажете чем у вас, здесь, в Самборе, можно заняться, а

то ведь мне придется ждать, пока соберется мое войско».

Они вышли и Болотников, провожая их глазами, тихо проговорил: «Господи, спасибо тебе!

Думал ли я, что доживу до дня сего – законный царь на престол моей страны

возвращается!».

Теодор поморщился и сказал Мнишеку и Вишневецкому: «Давайте после обеда сядем с

государем, еще раз обговорим наши планы, а то мне вечером с паном Иваном уже и ехать

надо, незачем затягивать, к следующей весне юг должен быть на нашей стороне, понятно?»

- Будет, - кивнул Болотников.

- Были бы деньги, - едва не добавил Теодор, но вовремя сдержался.

Вокруг замковой башни вились, каркая вороны. Марина, поеживаясь от холодка, стоя на

балконе своей опочивальни, следила за невидным возком, что, выехав из ворот, свернул на

дорогу к Львову.

Она покрутила золотой браслет на тонком запястье, и тихо сказала, улыбаясь: «А когда я

буду на троне московских цариц, и Теодор будет рядом со мной – придется отрубить голову

пану Ивану. Ну, к тому времени найдется, за что».

Марина вспомнила голубые, холодные глаза Теодора, и шепнула, комкая пальцами край

шали: «Да пусть хоть всю страну придется вырезать, ради того, чтобы заполучить тебя. Ни

перед чем не остановлюсь, никогда - пока ты моим не будешь».

На востоке, за вершинами гор, всходила низкая, красная, полная луна, и дул резкий, уже

почти зимний ветер.

Эпилог

Картахена, весна 1604

Каждую субботу на монастырской кухне готовили сладости. Послушницы, - в коричневых

рясах кармелиток, в белых чепцах, ловко раскатывали тесто, пахло пряностями, от

раскаленных очагов несло жаром. Сестра-келарь посмотрела на противни, заполненные

печеньем, и, перекрестившись, сказала: «Ну, вы все сегодня молодцы, теперь Анхелика и

Белла отправятся за водой, надо как следует все отмыть, скоро обед. А остальные идут

убираться в кельях».

Высокая, темноволосая девочка, проводив глазами стайку послушниц, сунула палец в миску

с остатками теста и, облизав его, сказала: «Хочу скапулярий».

- Вот пострижешься, и будет тебе, - рассмеялась ее старшая подруга. «Ты же следующим

годом уже обет принимаешь, подожди немного».

Зеленые, большие глаза поднялись к небу, и Белла, набожно перекрестившись, сказала:

«Донья Эухения носит скапулярий, а она не монашка. Она дома живет, а к нам только

молиться ходит, и заниматься с нами».

Анхелика пожала плечами, ставя посуду на поднос: «Донья Эухения не может постричься,

она ухаживает за отцом, ты же знаешь. А так – она все равно, что сестры, просто в миру

пока».