o c24ec28d571a6d65

- Быстрей бы, - вздохнула Белла. «Я хочу стать сестрой Терезой, в честь Терезы из Авилы. А

ты? - она, улыбнувшись, стала перебирать розарий.

- Меня, может, матушка еще заберет отсюда, - ответила Анхелика. «Ты же знаешь, я

говорила тебе – моя младшая сестра, ну, сводная, болеет. Если она умрет, то отчим

матушке разрешит меня взять домой».

Сестра-келарь зашла на кухню и сварливо сказала: «Все болтаете, а ну быстро за водой!»

Девочки, заторопившись, поклонились. Подхватив ведра, пробежав по саду, они подошли к

большому, каменному колодцу.

- Давай я, - предложила Анхелика, - я ведь сильнее.

- Тогда обратно я понесу ведро, - ответила Белла, - иначе нечестно будет.

Старшая девочка прицепила ведро к веревке, и, спустив его вниз, тихо спросила: «Знаешь,

почему у сестры-келаря шрам через все лицо? Мне сестра Исабель рассказала, по секрету».

Белла помотала головой.

Анхелика вытащила воду, и, перелив ее в ведро Беллы, сказала: «Это давно было, больше

двадцати лет назад, сестра Исабель тогда тоже молодой была. А сестру-келаря в миру

Ориана звали. Ее муж был тут каким-то начальником воинским, и уехал на север, в Панаму,

надолго. А когда приехал – она ребенка ждала. Не от него, понятное дело, - добавила

Анхелика, подняв бровь.

Белла ахнула, и, распахнув зеленые глаза, спросила: «А от кого?».

- Да кто ж знает, - пожала плечами Анхелика. «Ну вот, он ее бил, пока она ребенка не

выкинула, а потом разрезал кинжалом щеки и сюда привез. И ногу сломал еще, она теперь

навсегда хромая, ну ты видела, как она ходит».

Белла кивнула и неслышно спросила: «А он потом на другой женился?».

- Наверное, - Анхелика хмыкнула. «Ну, брак ему аннулировали, в Риме. Там же твой отец, в

Риме, сейчас, мать-настоятельница говорила. Или в Мадриде?».

- Я не знаю, - Белла чуть дернула уголком красивых губ. «Он ведь не пишет мне. Пойдем, а

то тесто засохнет, сложно отмывать будет».

Она подхватила ведро и, не оборачиваясь, зашагала к маленькой, ведущей в подвальную

кухню двери.

- Возьмите печенья, - сказала Белла, подвинув женщине маленькую глиняную тарелку. «Это

я сама пекла, донья Эухения».

Нежные пальцы отломили кусочек, и женщина – в простом, грубой шерсти коричневом

платье, и таком же чепце, улыбнулась: «Очень вкусно. Ну, что давай начнем с Adoro Te

Devote, а потом посмотрим».

Донья Эухения села к верджинелу, и, посмотрев на девочку, как всегда, подумала: «Какая

она хорошенькая, глаза, словно изумруды. И голос ангельский, конечно». Белла пела,

опустив ресницы, перебирая розарий, а когда мелодия закончилась, вздохнув, сказала:

«Когда я приму обеты, мать-настоятельница сказала, что разрешит мне петь в церкви, с

другими сестрами. Скорей бы!»

Провожая учительницу к выходу, девочка спросила: «А как ваш батюшка, донья Эухения?».

- Все так же, - вздохнула женщина. «Вот уже три года, как он ногу потерял, а боли его еще

беспокоят».

- Дай Бог ему здоровья, - перекрестилась Белла, и, помявшись, спросила: «А почему вы не

выходите замуж, донья Эухения?».

Женщина поправила белокурую прядь, что выбивалась из-под чепца, и грустно ответила:

«Мне ведь уже двадцать шесть лет, милая, и приданого у меня нет, - у батюшки только

пенсия его, и все. Да и куда я от дона Эрнандо поеду, за ним ведь уход нужен. Так что, вот,

пока уроки даю, откладываю деньги на взнос, чтобы потом постричься. Ну, беги, милая, -

женщина наклонилась и поцеловала Беллу в лоб, - до следующей недели».

Белла посмотрела вслед стройной спине, и, вздохнув, пошла в церковь, - звонили к обедне.

Рынок уже разъезжался, индейцы отдавали овощи за гроши, и Эухения, нашарив в

бархатном мешочке медь, подумала: «Вот как удачно, что мы с Беллой заболтались, теперь

и торговаться не надо, а то стыдно все-таки, на глазах у этих кумушек просить скинуть цену».

Она взяла картошки и вздохнула: «Там кости от вчерашнего цыпленка остались, сварю суп,

его на два дня хватит. А потом придумаю что-нибудь, может, вперед плату попрошу, хотя это

неудобно, конечно. Если бы папа еще не…, - она жарко покраснела и одернула себя: «У него

боли, и хирург сказал – до конца жизни так будет. И вообще – нельзя ругать своего отца,

даже в мыслях».

Индеец стал высыпать овощи в корзинку и одна картошка, упав, переворачиваясь,

покатилась по булыжным камням рыночной площади. Эухения, было, рванулась за ней, но

высокий, русоволосый юноша, что шел мимо, поднял картошку и весело сказал: «Я ее

первый поймал, сеньора!».

Женщина покраснела и пробормотала: «Большое спасибо».

Юноша положил картошку на место, и, легко подхватил корзинку: «Готов идти за вами, хоть

на край света, только покажите дорогу».

Эухения зарделась, и молодой человек, поправив шпагу, поклонился, взглянув на нее

зеленовато-голубыми, красивыми глазами: «Сеньор Дэниел де Леон, к вашим услугам».

Капитан Ньюпорт окунул перо в чернильницу и сварливо сказал: «де Лобо», - некрасиво,

будешь львом, дорогой мой Вулф, понял? И не шали там, попытайся найти сестру, разведай,

что с золотом на складах, и возвращайся обратно. Не лезь на рожон, понял, твой дядя

двоюродный, капитан Кроу, уже вон, допрыгался, третий год как никто его не видел, а жаль –

отличный моряк был.