О чем говорят бестселлеры. Как всё устроено в книжном мире

Подобное отношение к литературе – как к чему-то жгуче актуальному, почти болезненно важному для всего американского социума – инфраструктурно поддержано главной литературной наградой США – Пулитцеровской премией за художественную книгу. У нас Пулитцера воспринимают как некий аналог Букеровской премии, только для Америки (тем более что до недавнего времени американцам Букер не полагался), но в действительности это премия совершенно иной природы. Не все знают, что она вручается в двадцати одной номинации, из которых только шесть могут быть условно отнесены к литературе (за лучшую художественную книгу, за лучшую драму, за лучшее стихотворение, за лучший нон-фикшн, за лучшую биографию или автобиографию и за лучшую книгу по истории – не путать с биографией или нон-фикшн). Если учесть, что с обоих боков эти номинации подпирают награды за лучший очерк, за художественную критику, за раскрытие национальной темы и прочие призы за журналистские достижения, становится ясно, что уже сто с лишним лет назад основатель премии Джозеф Пулитцер видел литературу не как обособленную область искусства, но как часть какого-то большого коммуникативного процесса внутри американского общества.

Интегрированность художественной книги в горизонтальный (а не вертикальный) и четко очерченный территориальный контекст, ориентация в первую очередь на моментальный срез жизни, а не на вечные и общечеловеческие ценности, дает интересные эффекты. Американская литература напоминает кота, чувствующего, где болит у его хозяина, и укладывающегося строго на это место. Список пулитцеровских лауреатов дает возможность понять, где сейчас пульсирует общеамериканский нерв. «Весь невидимый нам свет»[10] Энтони Дорра, получивший премию в 2015 году, – юбилейная рефлексия Второй мировой войны, показывающая ее под новым, не глобально-героическим, но персонально-трагическим углом. «Сын повелителя сирот»[11] Адама Джонсона – Америка вспомнила про Северную Корею и ужаснулась. «Щегол»[12] Донны Тартт в 2014-м – у американцев по-прежнему ноет рана, оставленная трагедией 11 сентября. «Подземная железная дорога»[13] Колсона Уайтхеда в 2017-м – новый виток осмысления рабства и сопряженных с ним подвигов и трагедий…

Сказанное не означает, что американская литература вообще не подлежит экспорту. Многие пулитцеровские романы проваливаются за пределами Америки со страшным треском – как, к примеру, упомянутый уже роман Адама Джонсона, настолько конъюнктурный и плоский, что я дочитала его до конца исключительно на чувстве удивления. Однако примеры «Щегла», ставшего одним из величайших переводных бестселлеров в России, или книги Энтони Дорра (бестселлера поменьше, но тоже вполне приметного) убедительно показывают, что бывает по-разному. Другое дело, что успех за рубежом никогда не является для американского автора сколько-нибудь существенным мотиватором – он пишет для своих соотечественников и не планирует понравиться еще и иностранцам.

И это обстоятельство парадоксальным образом заставляет вновь вспомнить о современной русской литературе. У нас принято сетовать на недостаточный успех отечественных авторов за пределами России, и это, в общем, правда – даже Борис Акунин, самый экспортный из наших литераторов, всё равно остается на Западе явлением относительно маргинальным. Конечно же, это не случайно: бесконечные поиски новых ракурсов в старых историях о том, как одна семья жила-жила, а потом на нее обрушились все мыслимые беды от военного коммунизма до лихих девяностых, обладают ценностью главным образом на внутреннем рынке. Одна моя знакомая – очень хороший литературный агент, пытающийся продвигать на западном рынке русских авторов, – начала откровенно зевать, когда я с воодушевлением принялась рассказывать ей о романе, в котором, ты представляешь, три поколения русской семьи… Нет-нет, сказала моя приятельница, больше про такое никогда мне не рассказывай, пожалуйста.

В принципе, в такой ориентации на отечественного читателя не было бы ничего плохого, если бы не более чем скромные размеры российского рынка: при разнице в населении всего в два раза, наш книжный рынок меньше американского примерно вдесятеро. Именно это служит причиной катастрофически низких тиражей и, соответственно, копеечных писательских гонораров (за вычетом, понятное дело, редчайших исключений). Но, похоже, сегодня это та цена, которую русская литература платит за возможность побыть тем самым котом, способным если не вылечить, то хотя бы унять боль своего владельца.

Список Пять важных американских романов последних лет

1. Джеффри Евгенидис. Средний пол

СПб.: Амфора, 2004. М.: АСТ: Corpus, 2013. Перевод М. Ланиной

Все главные события XX века с точки зрения семьи греческих иммигрантов.

2. Джонатан Франзен. Свобода

М.: АСТ: Corpus, 2012. Перевод с английского Д. Горяниной, В. Сергеевой

Роман об Америке после 11 сентября 2001 года – трагический и масштабный.

3. Филипп Майер. Сын