О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

До отцовского ареста родители всем отвечали, что я еще молода для замужества. А Бехзаду и его родным говорили, что если я и выйду замуж, то при одном условии: мне разрешат продолжить образование. Однако внезапный арест отца сотряс нашу жизнь, и теперь ничто уже не казалось невозможным. Если мы жили в мире, где судьбы так легко строились и рушились из-за случайных событий, то девочки, что должны были продолжить образование, могли выйти замуж в шестнадцать, семнадцать и восемнадцать, и не по любви, а просто потому, что порядочный парень из нормальной семьи предлагал им стабильную жизнь. Меня никто не заставлял, но вместе с тем мне не разрешали встречаться с парнями моего возраста. Вскоре я прямо сказала, что отказываюсь выходить замуж; Бехзад и его семья отреагировали на это с некоторым разочарованием, но спокойно. По правде говоря, мне нравился другой мужчина, и он был полной противоположностью Бехзада. Высокий, красивый, романтичный, уверенный в себе, он бархатистым голосом вещал о поэзии и философии, но главное – был влюблен в другую, что делало его еще более интересным и желанным.

Женщины обычно клюют на внешность мужчины или мелькнувшую искорку, но соблазнить можно и разговором. Давным-давно мне сказал об этом один приятель; мы сидели на барных табуретах в кафе в Тегеране вскоре после революции и ели сэндвичи с ветчиной, которую запретили и продавали из-под полы лишь проверенным клиентам. Мы обсуждали «Ночь в опере» и «Джонни Гитару»[13]. Беседа так меня увлекла, что в тот момент я готова была наградить его званием самого сексуального мужчины в мире, хотя внешность у него была совершенно обычная. «Никогда не встречал женщину, которую так заводили бы разговоры о Вуди Аллене», – сказал он.

Он верно подметил эту мою особенность. Меня привлекали мужчины, будоражившие мой интеллект. Можно сказать, я унаследовала эту черту от родителей. Отцовская любовь к литературе и философии и тяга матери к горячим политическим дискуссиям с «друзьями-мужчинами» сложились вместе, и получилась я. Перечитывая свои письма родителям из Англии, написанные, когда мне было около пятнадцати, я ясно вижу, как старалась произвести впечатление на отца философскими рассуждениями и разговорами о книгах.

Вуди Аллена я полюбила не сразу. От десяти до тринадцати лет я фанатела от Юла Бриннера; моя одержимость им отчасти объяснялась его безответной любовью к Деборе Керр на экране и в реальной жизни. Я собирала его фотографии. Отцу это не нравилось; однажды я читала книгу, и из нее выпала фотография Юла – так я по-свойски его называла; отец заставил принести все его фотографии и порвал их. Потом одно время я была влюблена в Дирка Богарда (а иногда мне кажется, что влюблена до сих пор), в его загадочную улыбку и взгляд, который всегда точно был направлен куда-то вдаль, даже когда Дирк смотрел прямо в кадр. Позже я узнала, что женщины его не интересовали; мое сердце было разбито, но я продолжала его любить. А потом, уже после двадцати лет, я вдруг влюбилась в Вуди Аллена. Однокурсники смотрели на меня с потрясением и даже жалостью, но я ощущала свое превосходство; как бы то ни было, я ничего не могла с собой поделать, сердцу не прикажешь, как сказал сам Аллен много десятилетий спустя.

Я влюбилась в Мехрана Осули в переходный период между Юлом Бриннером и Дирком Богардом. Мехран, вероятно, поспособствовал моему увлечению Вуди Алленом, хотя внешне они были совершенно не похожи. Мехран был привлекательным высоким мужчиной со светло-каштановыми волосами, такого же цвета глазами и красивым успокаивающим голосом. Он чем-то напоминал игрока в американский футбол, который втайне мечтает стать великим писателем или философом. Я влюбилась в него, когда мне было пятнадцать, а ему – двадцать один; он учился на втором курсе Тегеранского университета. У жены одного из моих младших дядей, дяди Хусейна, было четыре очень красивых брата, пользовавшихся большой популярностью у девушек. Мехран был самым серьезным из них. Игры, в которые играли влюбленные девчонки, его совсем не интересовали. Я точно помню вечер, когда в него влюбилась. Мы с дядей Хусейном и его молодой женой были у него в гостях и за ужином горячо обсуждали «Природу любви»[14]. Сначала Мехран показался мне отстраненным. Мы спорили, постоянно прерывая друг друга, а он сидел, откинувшись на спинку стула, и изредка добавлял от себя меткое замечание. У него был такой красивый голос, что я заслушалась. Вечер продолжался, и мне уже казалось, что говорим только мы с ним вдвоем. Я привела в пример Рудабе и Заля из «Шахнаме», Матильду и Жюльена Сореля из «Красного и черного». А он вдруг процитировал старинную персидскую пословицу. «Лишь тот, кто не голодает, не забывает о любви» – имея в виду, что любовь для сытых и довольных, для тех, кто не познал голод и труд. Потом он повернулся и собрался уходить. А я увидела в этой обычной фразе скрытый смысл и почему-то решила, что он обращался ко мне и имел в виду прямо противоположное значению пословицы.