О чем я молчала. Мемуары блудной дочери

Мать проявляла все больше интереса к моей университетской деятельности. Она звала меня спуститься выпить кофе с ней и подругами и говорила: «Расскажи им, расскажи, что они творят с женщинами в университетах!» Перечисляла все несправедливости против женщин: им запретили быть судьями и заниматься спортом; закон о защите семьи отменили (мать успешно «забыла», что сама против него голосовала), снизили возраст вступления в брак и так далее, и так далее. Она поворачивалась ко мне и говорила: «Ну расскажи им!» Хотела, чтобы я описала демонстрации и забастовки, битвы за ношение платка. «А что сказала твоя подруга Хайде комитету по культурной революции? – спрашивала она, и не успевала я ответить, как она поворачивалась ко мне и торжествующе заявляла: – И эта женщина, коллега Азар, встает и говорит: „Вы превратили университеты, оплоты знаний, в пыточные!“ Разумеется, она, Азар и еще две их коллеги пришли на собрание с непокрытыми головами, – с явной гордостью добавляла она. – Бедная моя девочка, и ради этого я жертвовала всем, ради этого дала ей образование?»

Мать в середине 1970-х во время паломничества в Мекку

На пятничных кофепитиях мать жестоко нападала на всех, кто возражал, когда я высказывалась против ущемления режимом прав женщин. Многим казалось, что сейчас не время заниматься такими несущественными вопросами, ведь на кону независимость государства и антиимпериалистическая борьба. Одно утро мне особенно запомнилось: тогда Ширин-ханум затронула тему «истинного ислама». Бытовало мнение, что аятолла Хомейни является представителем истинной веры, Эслам-э растин, а оппоненты Хомейни и шах придерживаются ложного ислама, «американского». Мать взорвалась. «Да кто эти люди, чтобы указывать нам, кто истинный мусульманин или истинный иранец, раз на то пошло? Моя семья служила этой стране более шестисот лет! – с растущим негодованием промолвила она. – Я ездила в Мекку, это моя вера!» Бросив на Ширин-ханум испепеляющий взгляд, она добавила: «Кто назначил этих людей представителями истинного ислама?»

Позже мать вконец разозлилась и заявила: «Эти люди – не настоящие иранцы!» Не давая никому вставить ни слова, она напомнила, что на протяжении почти двух тысячелетий наш народ исповедовал зороастризм. Через несколько лет она стала часто приводить в пример Тахмине-ханум, няню моих детей, которая исповедовала зороастризм, и повторяла: «Твоя Тахмине-ханум больше иранка, чем мы все вместе взятые. Вам бы завоевать нашу страну, – в шутку говорила она ей. – Если бы я родилась в вашей вере…» – но нам оставалось лишь додумывать, что бы она в таком случае сделала.

Глава 25. Чтения и бунты

После закрытия университетов в 1981 году мы с коллегами по кафедре стали собираться за ужином два раза в месяц. Конфликты с администрацией университета сблизили нас, и мы стали встречаться в ресторанах и кофейнях, разрабатывать стратегию и планировать следующие шаги. Когда поводов для таких собраний больше не осталось – кто-то уволился сам, кого-то уволили, – мы продолжали видеться просто так, для общения, и дружить семьями. Биджан раз в неделю играл в покер с мужской компанией, а я в эти вечера встречалась с женщинами с кафедры. Наши встречи напоминали мамины кофейные посиделки, но были более утонченными и, пожалуй, менее спонтанными. Мы говорили о прошлом, о наших матерях, мужьях и любовниках, обсуждали проблемы, а иногда просто сплетничали. В последние годы моей жизни в Иране у меня сложилась еще одна женская компания наподобие этой. Мы были очень открыты друг с другом и ничего не скрывали, а говоря о себе, свободно переходили от личных к политическим и интеллектуальным темам. Порой казалось, что наши проблемы ничем не отличаются от тех, с которыми сталкивались наши матери, хотя у нас было намного больше возможностей и свобод. Мужья-абьюзеры, несчастная любовь, вина из-за необходимости сочетать работу и семью, нерешенные сексуальные проблемы и фрустрации. Эти женские кружки стали для нас суррогатными семьями со всеми проблемами, противоречиями и симпатиями, характерными для семей; как в семье, кто-то в группе был нам ближе, кто-то дальше. Мы переживали неожиданные сближения и предательства, влюблялись и разочаровывались, вместе путешествовали. Наши дети росли бок о бок.