О чем молчат выжившие

Он прыгнул на потолок, а оттуда – прямиком на грудь великана. Соратник попытался огреть наглеца прикладом, но тот вырвал ствол и со свистом швырнул в стоящую позади Кобру. Девушка выставила перед собой оружие – не помогло. Снаряд выбил «масленку» и сшиб подругу с ног. Вот это силища, мать его!

Тем временем палкин уселся на плечи великана, обхватив гибкими ногами шею, и пытался содрать шлем. Знал, собака этакая, что не прокусит. Пахом верещал не своим голосом и вертелся юлой. Улучив момент, поставил подножку и опрокинул здоровяка на живот. И тут же обрушил топорики на хребет чудища.

Прием не подвел – клинки с хрустом и чавканьем вошли в плоть по самые обухи. Гад попытался высвободиться, но с перерубленным позвоночником особо не подергаешься. Извиваясь и дрожа, он вытянул длинную шею-хобот и впился мне в плечо. Если бы не кольчуга – точно остался бы без куска мяса, а может, и без руки.

Эх, недаром два топора таскаю. Рывком вытащил правый и от души секанул сверху вниз. Костлявая лопатка палкина стала его плахой. Удар в основание шеи – и обрубок шлепнулся на пол, вертясь, словно уж на углях. Во все стороны брызнули капли, густые и темные, как деготь. Но хватка не ослабла. Пришлось отколупывать намертво сжатую пасть, приспособив лезвие, как рычаг.

Избавившись от зубов, схватил изрубленную тушу и стянул с придушенного Пахома.

– Все живы?

– Я – да, – прохрипела Кобра.

– Я тоже. Фу, ну и вонища.

Мы склонились над мутантом. Определенно, когда-то он был человеком. Голова, пальцы, торс, остатки губ, обнаженные сморщенные десны, чуть заостренные уши – знакомые черты улавливались во всем. Но самое жуткое – глаза. Налитые кровью, безумные и затянутые пленкой, но такие же, как у нас. Точь-в-точь.

– Надеюсь, этот – последний, – сказал соратник.

– Страж повержен, – с легкой усмешкой ответил я. – Пора забрать сокровище.

Забрались в тайник – и онемели. Облезлые зеленые штабели высились до потолка. Целые башни из десятков, а может, и сотен ящиков. Под трухлявыми крышками, будто шпроты в масле, лежали смазанные солидолом стволы. «Макаровы», «стечкины», ТТ-шки, «калашниковы», «дегтяревы», «драгуновы». Гранаты, мины, пластид, детонаторы. И патроны… блестящие россыпи самых разных калибров, любовно уложенные в цинки.

– Охренеть, – великан присвистнул. – Да это целый арсенал. Долбаная оружейная палата.

– Мать моя женщина, – с благоговейным трепетом выдохнула валькирия. – С этими пушками мы нагнем весь город…

– Берите по одной – и уходим, – сказал я, ввинчивая взрыватель в тротиловую шашку.

Повисла неловкая тишина.

– То есть? – крякнул Пахом. – Как это – по одной?

– Вот так. Я завалю вход. А вы забудете обо всем, что видели.

– Да ты с ума сошел?! – Кобра всплеснула руками.

– Послушайте. Впервые за долгие годы мы не воюем с Безымянкой. Мир! Кто бы мог подумать? Кто бы мог представить?! Люди не мрут как мухи. Туннели не дрожат от бесконечной пальбы. Матери не хоронят мужей и сыновей. Никто не плачет, не стенает. По ночам не ревут сирены. Пошла торговля. Идиллия. Утопия. Золотой век!

– К чему ты клонишь?

– К тому, что мир заключили не из-за добреньких вожаков. Не из гуманизма. Не от заботы о будущем. Просто силы равны. Понимаете? Сейчас собачиться опасно – все получат по шапке, да еще как. Но с этим, – кивнул на груды оружия, – Савва тут же учинит бойню. А я не хочу воевать. Сытым жирдяям из бункеров война – мать родна, но не мне. Я устал убивать по чьей-то прихоти.

Соратники переглянулись и вскинули пушки.

– Так не пойдет, – буркнул верзила.

– Катись ты со своим гуманизмом, – процедила Кобра. – Сраный хиппи.

– Да поймите же, наконец…

– Вали к черту. Или завалим тебя.

Отложил бомбу и медленно опустил руки, поигрывая пальцами.

– А успеете?

– Еж, не дури, – с нотками сочувствия и тревоги сказал Пахом. – Совсем сбрендил.

Девушка фыркнула.

– Хочет сдохнуть – поможем. Нам не сложно. Мы же не сраные хиппи.

– Расскажете про тайник Савве – и сдохнете сами на очередной войнушке. Раньше вам везло, но так долго везти не будет. Берите по стволу – и до дому.

– Хрена с два!

– И правда, Еж! Мы же станем богачами! Героями! Прославимся на все метро! Не чуди.

Они смотрели на меня, а я смотрел на их спусковые крючки. И как только Кобра потянулась к скобе, без раздумий и сожалений выхватил обрезы. Бахнуло так, что с потолка посыпалась пыль. Упали все трое, но лишь я – на колени.

В плече – дробь, в бедре – пули. Перевязавшись и вколов обезболивающее, заложил заряд и побрел восвояси, подбрасывая на ладони детонатор. Как вылез из норы – не помню. Помню, дрогнуло под ногами, и с шелестом осела земля, подняв в воздух густой клуб пепла.

Схрон стал могилой для жадных и охочих до чужой крови людей.

Правильно ли я поступил?

Да. Безусловно.

Сожалею ли об этом?

Еще как. Но иначе было нельзя.

А эту тайну заберу в свою могилу.

Но не сегодня.

Не сегодня…

Ирина Бакулина КРАСНОЕ НА ЧЕРНОМ

Тьма, нависшая над развалинами, была очень голодной. Сначала трогать людей она не решалась, но потом все же вспучила синюшный нарыв с кровавыми прожилками.