О чем молчат выжившие

Севка вытаращил глаза, а потом, хлопнув ладонями по коленям, захохотал.

– Точно рехнулась, – подытожил он, покрутив головой. – Знаю, ты не против с детьми повозиться, но чтобы училка! Ладно, Букашка, не обижайся… Хотя готовься, у Мятлика тоже глаза на лоб полезут, а-ха-ха!

Я хотела по-сестрински въехать ему под дых, но представила выпученные глаза Кудайбергена Конырбаса по прозвищу Мятлик и фыркнула.

Мы прошли к местной гостиничке, и Кудайберген так обрадовался, что почти сломал мне пару ребер.

– Добрались мы до Капчагая, – рассказывал он вскоре, машинально поглаживая висящий на груди жетон с гравировкой – конь, вставший на дыбы. Такие жетоны были у всех алматинских сталкеров, но я заметила, что и Мятлик, и Дюбель прицарапали своим коням крылья, и теперь это были тулпары[4]. – С трассы не особо сворачивали, так, пошарить кое-где. Чистых мест мало – то фон, то био, то химия, то просто разворочено все вдрызг. Все эти поселки, базы отдыха, дачи – практически безлюдные… – Мятлик махнул рукой.

– В общем, побродили мы там пару недель, да и повернули назад, – заключил Севка. – Зато карту новую составили и дедка ценного нашли, Еркебуланом зовут. Говорит, работал на дамбе Сорбулака до всего этого…

Парни ухмыльнулись и уставились друг на друга.

– И мы решили вокруг Алматы больше круги не наворачивать, – весело подмигнул Севка, щелкнув по своему жетону с тулпаром. – Пусть другие сталкеры город и окрестности обшаривают, на здоровье. Это важно, мы понимаем. Но нам интересно, затопил тот же Сорбулак дорогу на Астану или нет? И вдруг по А-два все еще можно добраться, например, до Бишкека? Человечество выжило, пора заново мир открывать. В общем, пошарим по гаражам в округе, найдем какой-нибудь внедорожник и рванем!

– Стоп, а откуда вы столько дизеля возьмете на покатушки? – нахмурилась я. – Это ж просто бешеные патроны!

Кудайберген и Севка вновь переглянулись и заговорщицки придвинулись ближе.

– В одном старом-старом городе, – зашептал Мятлик, – в одном страшном-страшном ядовитом лесу есть один железнодорожный тупик. И в нем стоит почти целехонькая цистерна!

– Никто в те края не ходит, – так же тихо подхватил Дюбель. – Там заразы всякой полно, да и растения чумовые, все стеблями опутали, ядом заплевали. Цистерна выглядит как обычный холмик… но мы нашли!

– Только тс-с! – зашипели они хором, одинаковыми жестами прижав пальцы к губам.

Я понимающе кивнула. Ох, как же хочется с ними! Но все время быть рядом с Севкой, есть из одного котелка и спать рядом, выпутывать безобидных ящерок с цепкими коготками из его вьющихся волос и ехидно щелкать в макушку, отстреливаться от уродского зверья, стоя спиной к спине, и слушать откровения, как он присмотрел себе ладную черноглазую уйгурку… это выше моих сил.

– Тучи, тучи, тучи, тучи! – залетел в палатку звонкий голосок. – Скачет конь, большой, могучий!

Меня передернуло:

– Чтоб тебя… долбаная считалка!

Кудайберген удивленно приподнял брови:

– Да ладно тебе, обычная считалка. Вот «Ак-цук-цума» или там «Эни-бени» – редкая бредятина, а тут даже смысл есть.

Дети с визгом и хохотом разлетелись прятаться, а водящий остался нудеть:

– Ади-ин… два-а…

Мятлику я не ответила. Каждый, кто пережил Катастрофу, хранит в туннелях памяти моменты, о которых он никогда никому не расскажет.

Я помню, как небо над Алматы расчертили серебряные полосы, словно на город набросили елочный «дождик».

Помню горячий сухой ветер, гул пылающих домов, тяжелый терпкий запах битума и рев сотен людей и как из курящегося асфальтового болота кто-то бессильно тянул ко мне обугленные руки.

Помню, мы скатились вниз по ступенькам куда-то, где было много упаковок больших пластиковых бутылок с водой, а наверху ужасно грохотало, скрежетало и выло.

Помню, первых умерших относили куда-то за угол, и нашу маму тоже, и это было хорошо, ведь позже людей волочили по полу как попало. Иногда страшно дрались, иногда кричали и бегали, иногда сидели и раскачивались, подвывая. А один парень все царапал стену ногтями и говорил, что нашел еще один запасной выход, и сейчас, вот сейчас он его откроет, а за его пальцами тянулись бурые полосы.