О чем молчат выжившие

– Чего?

– Дачи, говорю. Шашлык на Первомай и жесткая пахота по выходным да в отпуск. Чтоб потом какие-то умники забор попортили и весь урожай ведрами вынесли. Это я еще понимаю, если под Анапой или Геленджиком, там хоть море где-то, а здесь чего ловить было?..

Молодой напарник из всего объяснения уловил отдельные слова, не нашел в них общего смысла, но поспешил согласиться, закивав головой:

– Ага-ага.

– В утюга, – срифмовал Карась. – А шашлыки-то – дело хорошее! Эх, мясца бы сюда, да под пивко…

– Мясца… – эхом повторил Васька. – А то чего?

Пришлось обернуться. Тонкая струйка дыма растворялась в небе. Курилось где-то в дачном поселке, серой неухоженной громадой возвышавшемся над песчаной осыпью. Людей там давно не водилось. Все живые да разумные уходили дальше по трассе, в станицу Марьянскую, а то и вовсе к «чистой земле» и гниющей, словно больной проказой, железной дороге. Карась с Васькой брели в другую сторону, но на то были особые, не слишком приятные причины.

– Баньку кто-то протопить решил, – сказал Карась.

Шутка пропала втуне. Васёк снова хлюпнул носом, уставился на старшего напарника, чуть приоткрыв рот. Будто собирался что-то спросить, но враз передумал. Карась подавил острое желание стукнуть его в челюсть. Чтоб аж зубы клацнули.

– Тебе вот сколько лет?

– Девятнадцать, – ответил растерявшийся от перемены темы Васёк.

– Ага, – кивнул Карась. – Лоб здоровенный. Мне чуть больше было, когда вся эта хрень началась. Так вот, Василий Батькович, будь я таким…

Не договорив, Карась махнул рукой. На ум пришло обидное – вот знает он, что подрастающее поколение тупое и ни на что не годное. Очередной признак. Как там это называется? А, точно. Приближение старости.

Да и Ваське выговаривать – дрянное дело. Жаль его, дурачка.

– Значит, так…

Карась покосился на дымок. Зрелище навевало мысли о людском жилье, жарко растопленной печи, вкусном обеде. Принюхался, но никаких аппетитных ароматов по воздуху не носилось. Воняло гнилой древесиной, застоявшейся водой, илом.

Дым не прятали. То ли надеялись, что никто не заметит, то ли бояться было нечего. На оба случая у Карася имелись кое-какие соображения. К тому же до заката часа три.

Он вытащил из поясной кобуры «Грач», отщелкнул фиксатор магазина. Выругался так, что у Васьки глаза на лоб полезли. Одиннадцать патронов. Выше по течению река изгибалась, местность становилась людной. А там никакая дипломатия не поможет, если не подкрепить мздой или крупнокалиберным аргументом.

– Значит, так, мля. Пойдем, что ли, посмотрим, у кого там обеденный перерыв наметился.

Через десяток минут Карась понял, что зря посчитал дачный поселок гиблым местом. На своем веку он видал и похуже. По равнине рассыпались бесчисленные станицы и хутора. Кирпичные хибары и саманные развалюхи, тесные, насквозь провонявшие дымом и навозом, с голодными сворами собак на улицах и дырявым тряпьем, развешанным на просушку. Шалманы и базары, тощие вороватые дети, мужики с волчьими глазами, хитрые бабищи. К такому скотству Карась не смог притерпеться и за двадцать лет.

Здесь людей не было. Поселковые домики медленно приходили в упадок. Тут и там зияли черные дыры – выбитые окна, отваленные двери, проломы в крышах. Заборы перекосило. Дерево гнило, железо рассыпалось рыжей пылью. Но запустение не выглядело тоскливо.

Развалины тонули в зелени. Деревья и кусты в садах разрослись, огороды покрывало густое море сорняков. Поросшая травой гравийная дорожка между участками была усыпана косточками сгнивших вишен и абрикосов. В листве виднелись яркие бусинки-ягоды и недозревшие сливы. Низко клонились увешанные огромными зелеными яблоками ветви.

Карась с трудом сглотнул ставшую вязкой слюну. Местечко казалось филиалом райских садов, и от изобилия плодов земных глаза разбегались. Карась заметил, что хочет жрать. Даже не «кушать», а именно «жрать». Рвать с веток все, что под руку попадется, впиваться зубами в сочную хрустящую мякоть… А яблони так и тянули ветви навстречу путникам: «На, возьми, сколько хочешь, да скушай, скушай!..»

Скушай – и околей от того яда, что впитал урожай из зараженной почвы да ядовитых дождей.

Карась покосился на плетущегося рядом Ваську. Ему было проще. Молодняку и в голову не придет тянуть в рот что-то, выросшее под открытым небом. На распроклятые яблоки Васька смотрел с интересом созерцательного свойства.

По округе гулял ветер. Качал ветки, шелестел листвой. Зелень двигалась, будто живая, и всюду раздавались легкие шорохи и стуки. На землю сыпалась падалица. Где-то хлопнула покосившаяся дверь. Трава зашевелилась – бросилась прочь из-под ног зазевавшаяся ящерица. Карась дергался на каждый звук, вскидывал пистолет, тыкал стволом в очередной куст крыжовника или мелких белых роз. Потом чуть расслабился, щелкнул предохранителем.

– А ну, стойте!

Визгливый вопль застал их врасплох. Карась так и замер, не донеся руку до лица, чтоб щетину почесать. Васёк вздрогнул, будто ему собака в зад вцепилась, завертелся по сторонам.