Рядом курят паренек и девушка. Начав с погоды, мы болтаем о том о сем. Девушка приехала из Венгрии и хочет быть джазовой певицей, а пока работает в пабе и иногда поет в нем. Парень учился на инженера, но понял, что денег ему на этом не заработать, и решил переучиться на финансиста. Сейчас он в Оксфорде осуществляет свою мечту. Что же это такое — люди переучиваются на юристов или финансистов, чтобы работать в какой-нибудь конторе в Сити и за хороший куш отдавать миру финансов свою душу. Я думаю про офис. Не в первый раз сталкиваюсь с подобной метаморфозой. Линда, например, училась на биолога, а потом переучилась на сотрудника кадров, и оттуда как-то эволюционировала в проектную деятельность. Ксавье изучал робототехнику, но торчал с нами в офисе, делая что-то крайне далекое от робототехники. Аруна мне проще понять: в Индии, как и в России, ценятся понты, разные корочки с красивыми названиями, показной статус и демонстрируемые всем деньги. Его обучение в Оксфорде отлично вписывается в стандарты, принятые и у нас. «Я получил МБA в Оксфорде», — может сказа[10]
ть кто-то как бы невзначай, но с полным осознанием, что скрывается за этим сообщением: я крут, я очень крут, гораздо круче вас, кто не учился в Оксфорде и не получил там МБА.— Арун, и как тебе учеба? Много полезного? — спрашиваю я его.
— Да нет, все ерунда, — отмахивается он, — понимаешь, большинство из того, что нам рассказывали — просто common sense, зашитый в красивые словесные конструкции. Самое важное в МБА — это люди.[11]
В восемь я возвращаюсь в Лондон. Арун провожает меня до автобуса. По пути домой погружаюсь в свои мысли, глядя на стекло, по которому стекают толстые капли дождя. От автобусной станции рядом с вокзалом Виктория ко мне идет прямой автобус. Часов в одиннадцать я уже дома.
В один из осенних выходных меня снова заносит к Тауэру. В ближайший «Старбакс» рядом с корпоративной квартирой, откуда началось мое пребывание в Лондоне. Что-то ударяет в голову: я хочу вернуться на то место, откуда все началось.
Почти достроили большую стеклянную дуру — небоскреб перевернутой формы, где верхушка шире основания. Сейчас завершают крышу, а когда я приехала, ее только начинали: верхние этажей десять стояли без облицовки, каркасом наружу. Башня росла у меня на глазах — я видела ее из окна офиса.
Утреннее солнце слепит глаза, хотя я мерзну от холода — день еще не разгулялся. Улицы пустынны, но уже бойко ездят такси. Я сижу в кафе с видом на небольшую церквушку. В помещении тепло. Кроме меня, два человека. Бармен занят своим делом. Я вслушиваюсь в окружающее пространство. Ничего конкретного, приятно играет любимая музыка школьных лет — альтернатива 1990-х. Изредка кто-то проходит мимо окна, у которого я сижу.
Что происходит? Мы, наш мини-мир, просто никак не сработались. Настолько, насколько могут не сработаться люди. Сначала я винила себя — я не могу найти ни с кем общий язык, я упертая и негибкая, я спорю. Потом я винила их — они виноваты, потому что идиоты, они беспринципны, эгоцентричны, корыстны и пойдут по головам. Потом я винила руководство — эти все видят и ничего не предпринимают, потакают безумию, самоустраняются, раз за разом принимают неудачные кадровые решения. Но сейчас я сижу в кафе, пью карамельный латте, ем огромный кусок шоколадного пирога, который подстегивает уровень глюкозы в моей крови, дает приток быстрой энергии и заставляет мой мозг бешено работать, — и не понимаю, что же в действительности случилось и кто виноват.
Прочитала однажды в интернете: «Люди сами всегда соберутся, разберутся, самоорганизуются и найдут общий язык». Ха! Ничего подобного. Шансы равны. Могут найти общий язык, а могут и нет. Мы не нашли, хотя время от времени делали попытки и казалось, что вот-вот… Что нам всем помешало?
Может, нам не хватает любви? Мне кажется, что мое сердце вырвали и покромсали на кусочки, и из-за этого я никогда уже не смогу никого полюбить, не смогу радоваться жизни, не смогу открыться хоть кому-нибудь. Мне так плохо, что нет сил даже осознавать это, поэтому я думаю о чем-то другом, я переключаюсь и рационализирую, я строю планы и стараюсь им следовать, я сверяю действительность с моими ценностями, я делаю расчеты и мыслю здраво, рассуждаю логически, и у меня складно получается…
Я решаю прогуляться до собора Святого Павла. За весь год я ни разу не побывала там.
На углу между Грейт-Тауэр-стрит и Лоуер-Темз-стрит, где в прошлых веках казнили преступников — вешали, топили и четвертовали, — паб, который так и называется: The Hung Drawn and Quartered. Я подхожу ближе и читаю табличку на стене:[12]
I went to see
Major General Harrison
Hung Drawn and Quartered.
He was looking as cheerful
As any man could
In that condition.[13]