О чем они мечтали

— К ней, черту, на секунду подбежишь — и то всего так и охватывает, а постоять вблизи — за день весь по́том изойдешь и высохнешь, как щепка…

Разговаривая, они подошли к кузнецу, как раз в момент, когда тот, швырнув деталь в металлический ворох, снова ринулся на дракона. Григорий на ходу схватил его за плечо. Кузнец обернулся, сердито спросил:

— Тебе чего?

— Отдохни, давай покурим, — тепло и просто предложил Григорий.

— Здравствуй, Григорий Петрович! Покурить, говоришь? На, кури! — Кузнец вынул из кармана брюк кисет и подал его Григорию. — Бумажка внутри. Закуривай, пожалуйста.

— Куда торопишься! — Григорий не отпускал его, продолжая держать за плечо. — Земляк вот хочет повидаться.

— Какой такой земляк? Откуда?

— Из Даниловки.

Кузнец, бросив клещи наземь, снял сначала кепку, затем полумаску с очками, пристально посмотрел на Половнева.

— Ты, что ли, Филиппыч? — обрадованно воскликнул он и протянул руку, добродушно улыбаясь всем своим заросшим лицом.

— Наверно, я, — усмехнулся Петр Филиппович. — А ты, похоже, Никанор Панфилыч?

Петр Филиппович и Никанор Панфилович Травушкин не видались больше десяти лет и теперь с трудом узнавали друг друга.

Травушкин — мужчина ниже среднего роста. Круглое лицо его в красноватой щетине было мокро от пота, словно человек только вышел из бани. Влажны были и медного оттенка волосы, курчавившиеся на висках и за крупными, как лопухи, слегка оттопыренными ушами. Он был очень похож на брата своего, Аникея. Рубашка на груди, плечах и спине — хоть выжми. «Вот это работают люди!» — восхищенно подумал Петр Филиппович, а вслух с грубоватой иронией спросил:

— Ты чего так стараешься, Панфилыч? Аж взмок весь. Сдельно? Побольше заработать хочешь? Здоровье пожалел бы! Чай, не молоденький.

И вновь осуждающе, с чувством глухой враждебности подумал: «Определенно за деньгой гонится! Брат Аникею-то, от отца у них жадность на деньги. И этот, хоть и рабочий, а туда же! Вишь, упарился! И покурить ему некогда. Небось злится на нас, что помешали!»

Половнев посмотрел на земляка из-под насупленных густых бровей. А тот, положив на пол серые брезентовые рукавицы, свертывал цигарку, дружелюбно улыбаясь. Видать, был рад встрече.

— Давненько мы с тобой не встречались, Филиппыч. В Даниловку-то я теперь не езжу… не к кому, после того, как мать померла.

— А к брату? — спросил Петр Филиппович.

— Ха! К брату! — Никанор Панфилович весело осклабился. — Будто ты не знаешь братца моего. Чего мне с ним делать? Разные мы люди.

— Так уж и разные! — недоверчиво произнес Петр Филиппович. — Все-таки родня, от одной матери, отца.

— Эх, Филиппыч! Разве только в отце и матери дело? Аль забыл, как оно было: сын на отца шел, а не только брат на брата.

— Да бывало оно всякое, — согласился Петр Филиппович. — Однако я думал, что вы, как братья, встречаетесь. Стало быть, и он к тебе не заходит, ежели в городе бывает.

— Он бы, может, и не прочь по хитрости своей, да мне-то на кой леший сдался такой гость!

— Вона что! Да ты, видать, зол на Аникея побольше, чем я! Насолил он тебе чем-нибудь?

Никанор Панфилович махнул рукой:

— Длинный разговор, Филиппыч. Еще при покойном папаше мы с ним насмерть поссорились. Они ведь с папашей в одну дудку дули… Батрака из меня сделали было. За человека не считали.

Все трое закурили — Григорий и Никанор Панфилович цигарки, а Петр Филиппович — трубку. Синий дым облачком завился вокруг них. Некоторое время помолчали.

— А насчет заработка ты, Филиппыч, напрасно подумал, — снова доверчиво заговорил Никанор Панфилович глуховатым голосом. — Не в заработке соль. На что мне деньги, куда девать их? Домов строить не собираюсь, имею коммунальную квартиру. Детей всех в люди вывел: один — инженер по электричеству, другой — фрезеровщик на нашем заводе. Дочка — врач, замужем. Последний сынок учится в строительном институте. А двоим со старухой нам не много нужно. Это одно. А другое — Григорий вот знает, насчет заработка я не жадный. Много выработаю — расценку снизить попрошу. Мне от государства лишнего не надо, абы сыту, обуту, одету быть. Вот так-то!

«Чудно́!» — подумал, Петр Филиппович.

На прощание Григорий пригласил Травушкина в гости. Никанор Панфилович, надевая полумаску и рукавицы, пообещал прийти.

Не менее, чем печь, похожая на дракона, и машина-автомат, удивили Петра Филипповича паровые молоты, к которым Григорий привел его после разговора с Травушкиным. От работы этих молотов колебался глинобитный пол, как от землетрясения. Казалось, того гляди, рухнет все здание. А когда стоишь рядом, то у тебя и внутренности все дрожат и ноги подкашиваются. Тоже работа нелегкая. Да и где она тут, легкая работа? В сборочном? В литейном? В котельном? Нигде не видел Петр Филиппович легкой работы. Разве только токарям да фрезеровщикам полегче малость, да и то не особенно.

«Завидуют некоторые наши колхозники рабочим. Отработал, дескать, свои часы — и домой. А главное — в месяц две получки! А чему тут завидовать. Попробуй-ка заработай две получки!» Такие мысли пришли в голову Петру Филипповичу, когда он наблюдал, как работают люди на паровых молотах.