Изумленная толпа отступила, понимая, что началась смертельная битва…
Восемь дней и восемь ночей продолжалась кровавая схватка.
Стонет под ногами земля, сумрачно хмурится небо. От страха даже лучезарное солнце прячется за черные тучи, а луна торопится скрыться за скалистой грядой остроконечных гор. Перепуганные птицы умчались в теплые края, четвероногие звери укрылись в глубоких норах, с вековых деревьев осыпалась зеленая листва. Черная пыль поднялась столбом и уперлась в самое дно неба. А жестокому единоборству все не видно было конца.
Лишь на исходе девятого дня, когда одноглазый странник стал душить костлявой рукой Хара-Мооса, свирепый великан простонал:
— Чил-Хара, любимая сестра, силы мои на исходе! Сжалься, молю тебя! Не губи своего единственного брата! Уступи слепцу, признай его власть над собой — и ты спасешь меня!
— Нет! Я никогда не признаю себя побежденной! Пока пальцы мои способны натянуть тетиву тугого лука, пока ноги мои не подкосились, а глаза различают небо и землю, я буду биться с ним, — отвечала великанша Чил-Хара.
Понял Хара-Моос, что пришел его последний час, и, задыхаясь в смертельных объятиях одноглазого, так закричал, что страшный голос его был услышан в самых далеких стойбищах:
— Я умираю, Чил-Хара! Передо мною открылись ворота подземного мира, из которого не вышел еще ни один из смертных! Судьба моя в твоих руках! В последний раз молю тебя, сестра, уступи слепому, и мы оба будем свободны!
— Как смеешь ты, мой брат, храбрый алып Хара-Моос, скулить, словно побитый пес, и просить, чтобы я, дочь великого Хара-Хана, преклонила колени перед нищим попрошайкой! Никогда не будет этого! Я, рожденная в золотом дворце, привыкшая повелевать и властвовать, не уступлю паршивому слепцу, чье богатство лишь грязное рубище да дорожная пыль на кровавых пятках. Опомнись, гордый Хара-Моос, и не унижайся перед безродным бродягой.
Но и сама Чил-Хара уже обессилела, а когда страшный удар, который нанес ей слепец, поверг великаншу на землю, она, стоя на коленях, жалобно взмолилась:
— Ты одержал победу! Я признаю твою власть и уступаю твоей силе и храбрости! Отпусти меня с братом моим Хара-Моосом на вольную волю, и ты больше никогда не увидишь нас!
— Я ослеп от слез, которые, словно горные ручьи, текли из моих глаз, когда на крутых дорогах жизни я встречал людское горе! Как же я, нищий слепец, смогу углядеть за тобой и твоим кровожадным братом? Пусть люди, у которых глаза как звезды, рассудят нас!
И тогда те, кто пришел из самых отдаленных стойбищ, и те, кто следил за поединком, прячась за скалистыми утесами и в таежной чащобе, в один голос закричали:
— Смерть Чил-Хара и Хара-Моосу! Пусть покарает злодеев рука победителя!
— Смерть злодеям! — прошептала трава на полях и лугах.
— Смерть злодеям! — отозвалось эхо в неприступных горах.
И многократно повторенный возглас огромной толпы, подхваченный вольным степным ветром, громовым раскатом прозвучал в поднебесной выси.
Одноглазый урод подошел к поверженному Хара-Моосу и проткнул стальным мечом его черное сердце.
Потускнели злобные глаза великана, страшный стон вырвался из его груди, и поток черной крови, с грохотом увлекая на своем пути каменные громады, скрылся в горном ущелье.
Так был наказан кровожадный злодей Хара-Моос и на месте его позорной смерти осталась лишь глубокая яма, в которую сбрасывают нечистоты.
А коварная Чил-Хара ползала у ног слепого и униженно молила о пощаде:
— Сохрани мне жизнь! Пощади меня, мой победитель! Я отдам тебе все, чем владею, — и ханскую власть и несметные богатства. Мой единственный сын, могучий богатырь Пилен-Тара, будет тебе верным слугой и не оставит тебя в беде!
— О какой власти лепечешь ты, распластавшаяся у моих ног? Какими богатствами ты владеешь, если не властна распоряжаться даже собственной жизнью? Зачем нужен мне твой сын, Пилен-Тара, известный своим коварством и подлостью? Я во сто крат богаче тебя и твоего жалкого выкормыша, и мои сокровища, которым нет числа, — это люди с глазами, как звезды, и душой, как горный родник. Они приговорили тебя к смерти, а я лишь выполняю их волю!
И плешивый нищий острым клинком отрубил голову грозной великанше. Покатилась черная голова, и черные губы еще долго шептали: «Попомни, жалкий слепец, ты еще встретишься с моим сыном!.»
А там, где, словно поверженная бурей скала, прокатилась черная голова Чил-Хара, остался глубокий овраг, со дна которого пахло гнилью и падалью.
Народ назвал этот овраг «Гнилым», и ни люди, ни звери никогда не заглядывают в него.
…Закончился правый суд. На просторной лесной поляне столпились могучие богатыри в ожидании богатого угощения, которое уже готовили люди щедрого Алтын-Хана.
Кругом царило веселье и не умолкал смех. Лишь одна Алтын-Арыг, укрывшись за расшитым пологом белой юрты, не могла сдержать горьких рыданий.
— Одна черная беда миновала, словно туча, гонимая добрым ветром… — сквозь слезы шептала прекрасноликая красавица. — Проклятый Хара-Моос убит. Но как мне, не нарушив воли отца, отдать свою руку одноглазому уроду или плешивому старцу?