О чём речь

А какой-нибудь летчик? Слово используется где-то с 1910 года («Реалисты на руках перенесли его из экипажа к аэроплану, взобравшись на который летчик на открытом воздухе прочел лекцию об авиации»; «Московские ведомости», 1910), но еще в 1912 году Блок называет стихотворение «Авиатор» и использует в нем слово летун. Видимо, какое-то время слово летчик казалось странным и искусственным. Наверно, лет чик вместо авиатор – это было как мокроступы вместо калош. Не зря же возникла легенда, что слово летчик изобрел поэт Хлебников в 1915 году. В 1984 году Б. Слуцкий писал:

Понадобилось перешагнуть порог
небес,
чтобы без всяких отсрочек
слово “летун” придумал Блок
и Хлебников чуть поправил:
“Летчик”.

(“Мудрость языка”)

Мой любимый сюжет с неприжившимся словом – это печальная история слова не делимое. Как часто случалось в русском языке, одно и то же слово и заимствовалось, и калькировалось. Иной раз приживались оба, распределив между собой сферы влияния (как объект и предмет). Французское individu, восходящее к латинскому individuus («неразделимый, неделимый»), было вполне усвоено русским языком (индивид, индивидуум, индивидуальность). Хотя тоже, между прочим, не сразу приладились, как его склонять-то. Сначала писали: индивидуов, индивидуам. Ну, потом приспособили – ненужное отрезали, суффиксов прилепили. Однако в языке любомудров стала ис пользоваться и калька – неделимое, точный перевод этого individu. Напри мер, у Н. В. Станкевича в письме А. М. Неверову («Моя метафизика», 1833):

Целое природы составлено из неделимых; каждое неделимое живет на основании общих законов, есть часть общей жизни природы… <…> Многие неделимые не сознают себя.

В дневнике А. В. Никитенко под 1841 годом:

Не целое живет, а живут неделимые, которые одни могут страдать или не страдать. Заботьтесь же о неделимых, а целое всегда будет, так или иначе хорошо, независимо от вашей воли.

В книге К. П. Зеленецкого «Опыт исследования некоторых теоретических вопросов» (1836) читаем:

Сие-то преимущественное, исключительное начало в истории народа сообщает ему особый его характер, неделимость, национальность и отличает его всем этим от других народов.

Значение это просуществовало в русском языке доста точно долго, хотя потом уже в качестве редкого. Так, Даль использует его для толкования слова особь: «Особь – неделимое, индивид; всякое отдельное существо или растенье». А вот дневниковая запись Пришвина: «Реальность в мире одна – это творческая личность (творческое неделимое)», 1928). Или у Бердяева: «Индивидуум есть неделимое, атом» («Проблема человека», 1936).

Однако в целом можно сказать, что слово неделимое в этом значении в русском языке не прижилось. Причина, видимо, кроется в сбивающей с толку внутренней форме слова. Как и латинский прототип, неделимое призвано было выражать идею того, что далее не делится, то есть единицы, или, как у Бердяева, атома, или кванта. Но из-за внутренней формы это слово тяготело к выражению несколько иной идеи – идеи слитности, цельности, неразрывной связи; то есть не единицы, а единства. Впрочем, и сам европейский прототип слова неделимое оказался носителем двух разных идей, постепенно дрейфуя от «схоластического» понимания в смысле «единица» к «романтическому» пониманию в смысле «единство».

Интересно, что в русском языке два понимания для прямого заимствования размежевались словообразовательно: для нас индивид – единица общества, его атом, а индивидуальность – уникальное единство свойств человека в его цельности и неповторимости. Кальке же найти свое место в этом тонком семантическом процессе мешала внутренняя форма, провоцировавшая употребления одного типа, в то время как терминологическое представление о том, что неделимое – русский вариант слова индивид, подразумевало употребления другого типа; и калька так и не была вполне усвоена.

Любопытно, что это слово критиковал уже В. А. Жуковский в заметке конца 40-х годов XIX века «Философический язык»: