О чём речь

Бывало, прибежишь домой к ночи – шаровары «начесом» до того заледенеют, что ставишь их к печке вместе с примерзшими к ним валенками…

А одеться мне – раз плюнуть: шапка завязана, шарф на шее, ноги – в валенки, поверх – шаровары с начесом… Ремни креплений покрепче застегнуть… И вперед!

В памяти эти шаровары лежат где-то в соседней клетке с простыми колготками (простые противопоставлялись эластичным). Вот мы состаримся, умрем, и никто не вспомнит про шаровары с начесом.

Проводя изыскания в интернете, я обнаружила, что еще одни шаровары (короткие шаровары) остались вне моего личного опыта. Это были свободные, собранные внизу на резинки, черные пузырящиеся трусы (можно было изготовить из сатиновых семейных трусов, вставив резинки), которые девочки носили на физкультуру. Когда я в 1970 году поступила в школу, физкультурная форма – по крайней мере в Москве – была уже другой.

Говорят, шароварами называли еще такой жуткий предмет женского туалета: длинные, чуть не до колена, невероятных цветов штаны, которые носились под юбку «для тепла» (почему шаровары, а не панталоны? Ведь больше похожи!). Я, впрочем, их знала под названием штаны или теплые штаны. Но такие вещи вообще плохо отражаются в словарях по соображениям деликатности. В свое время коллеги обнаружили, что слова трусы и майка не входят ни в какие лексические минимумы и не попадают даже в некоторые довольно большие словари.

Что до шаровар, то кто-то называл так и тренировочные брюки. Наверно, были и еще варианты. И все это, все это пропадет, как будто и не было. Современные шаровары соединятся – уже соединились – напрямую с шароварами Тараса Бульбы, а столь непохожие на них несчастные сиротские шаровары с начесом, в которых миллионы советских детей проводили счастливые часы на горках, уйдут, не оставив следа. Потому что лексикография неповоротлива, а жизнь скоротечна.

История и слова

Носил бы стеганый халат

Тринадцатого января 2012 года потерпело крушение итальянское круизное судно Costa Concordia (15 палуб, 14 лифтов, 4 бассейна, 5 ресторанов, 1450 комфортабельных кают, двухуровневый фитнес-центр). Погибло 32 человека. Это событие заставило вновь вспомнить и обстоятельства крушения российского судна «Булгария», которое затонуло в Волге 10 июля 2011 года. Тогда погибло 122 человека. И вот в рассуждениях по поводу этих катастроф постоянно звучало слово халатность. Причем в таких примерно контекстах: «Чем итальянская / европейская халатность отличается от российского разгильдяйства / русского „авось“?» То есть получалось так, что халатность – это нечто, что бывает везде, в отличие от всякой нашей культурной специфики, от аршиномобщимнеизмерить и от третьего пути. Между тем, халатность – как раз специфическое русское слово. Достаточно заглянуть в двуязычные словари, чтобы увидеть, что на европейские языки оно переводится словами со значением «небрежность», «беспечность» или что-нибудь в этом роде. Халатность мы вырастили в своем коллективе. Причем это слово с занятной и совершенно литературной историей.

Само слово халат, как нам докладывает Фасмер, заимствовано «через тур. xilat „кафтан“ из араб. ḫil᾽аt „почетное платье“». Ну, русские дворяне халаты носили в качестве домашней одежды (как мы помним, у Пушкина: «В деревне, счастлив и рогат, / Носил бы стеганый халат»). Так вот, в первой трети XIX века в русской поэзии царил настоящий культ халата, главным певцом которого был П. А. Вяземский:

Прости, халат! товарищ неги праздной,
Досугов друг, свидетель тайных дум!
………………………………………
Как жалкий раб, платящий дань злодею,
И день и ночь, в неволе изнурясь,
Вкушает рай, от уз освободясь,
Так, сдернув с плеч гостиную ливрею
И с ней ярмо взыскательной тщеты,
Я оживал, когда, одет халатом,
Мирился вновь с покинутым Пенатом…
………………………………………..
Анакреон, друг красоты и Вакха,
Поверьте мне, в халате пил и пел…

(«Прощание с халатом»)