О чём речь

Ода халату здесь не случайна. Герой этой поэзии – ленивец (стандартная рифма – счастливец), поэтическая натура, отринувшая соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви: «философы ленивцы, враги придворных уз» (К. Батюшков. «Мои пенаты»). Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению – во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты: «Приди, о Лень! приди в мою пустыню. / Тебя зовут прохлада и покой…» (А. С. Пушкин. «Сон»). Этот комплекс идей, детально разработанный и с успехом привитый русской культуре Батюшковым и Пушкиным, был, вероятно, заимствован ими из французской анакреонтики XVIII века (la sainte paresse – «святая лень»).

Дальнейшая история слова халат и производных халатный, халатность весьма примечательна. У Гоголя Кифа Мокиевич был «человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом». Там же, в «Мертвых душах», говорится о «халатных побуждениях русской натуры». А вот характерное высказывание Достоевского:

Всякий ревностный и разумный отец знает, например, сколь важно воздерживаться перед детьми своими в обыденной семейной жизни от известной, так сказать, халатности семейных отношений, от известной распущенности их и разнузданности (Ф. М. Достоевский. Дневник писателя, 1877).

И. С. Аксаков указывал на двойственную природу халата: «…Халат – это ведь эмблема лени, бесцеремонности, простоты – это все же <…> нечто сердечное и человечное» (Письма Касьянова, 1863).

Однако чем дальше, тем менее халатность связывается с уютной домашней расслабленностью и тем сильнее становится в этом слове отрицательная оценка. При этом халатность начинает считаться типично российской чертой, укорененной в патриархальном укладе жизни; еще Ленин говорит о «нашей интеллигенции, большей частью немножко по-российски халатной и неповоротливой» («Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», 1902). Потом же слово начинает указывать исключительно на плохую, небрежную работу:

Производящееся дознание устанавливает крайне халатное отношение к переустройству дворца (Неизвестный. Хроника // Родная земля. 1907.18.03).

Специальная следственная комиссия выяснила невероятно халатные порядки, царившие в музее (Неизвестный. Похищение «Джиоконды» // Русское слово. 1911.08.26).

Тут, пожалуй, стоит еще отметить, что на такую эволюцию слова халатный, вероятно, повлияло и похожее по внутренней форме выражение спустя рукава. Оно тоже первоначально указывало на некую общую блаженную расслабленность:

Чай, матушка-государыня ходит теперь спустя рукава или поваливается на пуховиках! (И. И. Лажечников. Ледяной дом, 1835).

Ни о чем он не хлопотал, не заботился, на все смотрел спустя рукава (О. М. Сомов. Сказка о Никите Вдовиниче, 1833).

Азиатец искони живет день до вечера, не вспоминая, что было третьего дня, не заботясь, что случится послезавтра; живет именно спустя рукава, потому что лень и беспечность – его лучшие наслаждения (А. А. Бестужев-Марлинский. Мулла-Нур, 1836).

А теперь оно и используется-то только в сочетании работать спустя рукава.

В современном языке халатность – это уже термин из Уголовного кодекса (преступная халатность). Впервые понятие халатность получило официальное закрепление в УК РСФСР 1922 года (до того использовалась формулировка «нерадивое отношение к служебным обязанностям»).

В русской литературе был и другой символ лени – диван (не оттоманка, не козетка, не кушетка, не шезлонг, не кресло-качалка, а именно диван). В «культовом», как бы теперь сказали, произведении – «Обломове» И. А. Гончарова – диван в качестве атрибута Обломова представлен даже в большей степени, чем халат (и тем более, чем шлепанцы – тоже важный элемент снаряжения ленивца):