О дивный новый мир (Brave New World)

The odious sentiment kept on returning.	И гнусная зависть, ревность мучили снова и снова.
At his third meeting with the Savage, Helmholtz recited his rhymes on Solitude.	В третье свое посещенье Дикаря Г ельмгольц прочел ему злополучный стишок.
"What do you think of them?" he asked when he had done.	- Ну, как впечатление? - спросил он, кончив.
The Savage shook his head.	Дикарь покрутил головой.
"Listen to this," was his answer; and unlocking the drawer in which he kept his mouse-eaten book, he opened and read:	- Вот послушай-ка лучше, - сказал он и, отомкнув ящик, вынув заветную замызганную книгу, раскрыл ее и стал читать:
"Let the bird of loudest lay On the sole Arabian tree, Herald sad and trumpet be ..."	Птица звучного запева, Звонкий заревой трубач Воструби, воспой, восплачь С веток Фениксова древа...
Helmholtz listened with a growing excitement.	Гельмгольц слушал с растущим волнением.
At "sole Arabian tree" he started; at "thou shrieking harbinger" he smiled with sudden pleasure; at "every fowl of tyrant wing" the blood rushed up into his cheeks; but at "defunctive music" he turned pale and trembled with an unprecedented emotion.	Уже с первых строк он встрепенулся; улыбнулся от удовольствия, услышав "ухающая сова"; от строки "Хищнокрылые созданья" щекам вдруг стало жарко, а при словах "Скорбной музыкою смерти" он побледнел, вдоль спины дернуло не испытанным еще ознобом.
The Savage read on:	Дикарь читал дальше:
"Property was thus appall'd, That the self was not the same; Single nature's double name Neither two nor one was call'd Reason in itself confounded Saw division grow together..."	Стало Самости тревожно, Что смешались "я" и "ты"; Разделяющей черты Уж увидеть невозможно, Разум приведен в тупик Этим розного слияньем
"Orgy-porgy!" said Bernard, interrupting the reading with a loud, unpleasant laugh.	- "Слиться нас господь зовет", - перебил Бернард, хохотнув ехидно.
"It's just a Solidarity Service hymn."	- Хоть пой эту абракадабру на сходках единения.
He was revenging himself on his two friends for liking one another more than they liked him.	- Он мстил обоим - Дикарю и Гельмгольцу.
In the course of their next two or three meetings he frequently repeated this little act of vengeance.	В течение последующих двух-трех встреч он часто повторял свои издевочки.
It was simple and, since both Helmholtz and the Savage were dreadfully pained by the shattering and defilement of a favourite poetic crystal, extremely effective.	Месть несложная и чрезвычайно действенная, ибо и Г ельмгольца, и Дикаря ранило до глубины души это осквернение, растаптыванье хрусталя поэзии.
In the end, Helmholtz threatened to kick him out of the room if he dared to interrupt again.	Наконец Г ельмгольц пригрозил вышвырнуть Бернарда из комнаты, если тот перебьет Джона снова.
And yet, strangely enough, the next interruption, the most disgraceful of all, came from Helmholtz himself.	Но как ни странно, а прервал в следующий раз чтение сам Г ельмгольц, и еще более грубым образом.
The Savage was reading Romeo and Juliet aloud-reading (for all the time he was seeing himself as Romeo and Lenina as Juliet) with an intense and quivering passion.	Дикарь читал "Ромео и Джульетту" - с дрожью, с пылом страсти, ибо в Ромео видел самого себя, а в Джульетте - Ленайну.