О дивный новый мир (Brave New World)

"Able," was the verdict of his superiors.	"Способный малый", - отзывалось о нем начальство.
"Perhaps, (and they would shake their heads, would significantly lower their voices) "a little too able."	"Быть может, - и тут старшие качали головой, многозначительно понизив голос, - немножко даже чересчур способный".
Yes, a little too able; they were right.	Да, немножко чересчур; правы старшие.
A mental excess had produced in Helmholtz Watson effects very similar to those which, in Bernard Marx, were the result of a physical defect.	Избыток умственных способностей обособил Гельмгольца и привел почти к тому же, к чему привел Бернарда телесный недостаток.
Too little bone and brawn had isolated Bernard from his fellow men, and the sense of this apartness, being, by all the current standards, a mental excess, became in its turn a cause of wider separation.	Бернарда отгородила от коллег невзрачность, щуплость, и возникшее чувство обособленности (чувство умственно-избыточное по всем нынешним меркам) в свою очередь стало причиной еще большего разобщения.
That which had made Helmholtz so uncomfortably aware of being himself and all alone was too much ability.	А Гельмгольца - того талант заставил тревожно ощутить свою озабоченность и одинокость.
What the two men shared was the knowledge that they were indi- viduals.	Общим у обоих было сознание своей индивидуальности.
But whereas the physically defective Bernard had suffered all his life from the consciousness of being separate, it was only quite recently that, grown aware of his mental excess, Helmholtz Watson had also become aware of his difference from the people who surrounded him.	Но физически неполноценный Бернард всю жизнь страдал от чувства отчужденности, а Гельмгольц совсем лишь недавно, осознав свою избыточную умственную силу, одновременно осознал и свою несхожесть с окружающими.
This Escalator-Squash champion, this indefatigable lover (it was said that he had had six hundred and forty different girls in under four years), this admirable committee man and best mixer had realized quite suddenly that sport, women, communal activities were only, so far as he was concerned, second bests.	Этот теннисист-чемпион, этот неутомимый любовник (говорили, что за каких-то неполные четыре года он переменил шестьсот сорок девушек), этот деятельнейший член комиссий и душа общества внезапно обнаружил, что спорт, женщины, общественная деятельность служат ему лишь плохонькой заменой чего-то другого.
Really, and at the bottom, he was interested in something else. But in what? In what?	По-настоящему, глубинно его влечет иное. Но что именно?
That was the problem which Bernard had come to discuss with him-or rather, since it was always Helmholtz who did all the talking, to listen to his friend discussing, yet once more.	Вот об этом-то и хотел опять поговорить с ним Бернард, вернее, послушать, что скажет друг, ибо весь разговор вел неизменно Гельмгольц.
Three charming girls from the Bureau of Propaganda by Synthetic Voice waylaid him as he stepped out of the lift.	При выходе из лифта Уотсону преградили путь три обворожительных сотрудницы Синтетически-голосового отдела.
"Oh, Helmholtz, darling, do come and have a picnic supper with us on Exmoor." They clung round him imploringly.	- Ах, душка Гельмгольц, пожалуйста, поедем с нами в Эксмур на ужин-пикничок, - стали они умоляюще льнуть к нему.
He shook his head, he pushed his way through them. "No, no."	- Нет, нет, - покачал он головой, пробиваясь сквозь девичий заслон.
"We're not inviting any other man."	- Мы только тебя одного приглашаем!