На столе между мной и Кевином стоит вездесущая коробка салфеток Kleenex. Мы сидим теперь в комнате для семей, и он рассказывает, как за десятилетия, которые он занимается бальзамированием, изменились технологии. Вентиляция в препараторской — это да, но еще стали безопаснее жидкости, появилось новое оборудование. Поскольку это почти хирургическая операция, бальзамирование совершенствуется с улучшением медицинского инструментария. Не так давно подключилась и косметология: конкурсантов на
Кевину однажды пришлось бальзамировать утонувших пассажиров самолета в сеточной палатке на далеком острове. Они выжили бы, если бы не надули спасательные жилеты в салоне и не застряли там, придавленные к потолку ворвавшимся потоком океанской воды. Ему пришлось отслаивать рубашку с трупа мужчины, который, осознавая, что самолет падает, сохранил такое присутствие духа и твердость руки, что успел написать на ткани пару строк жене. Он понимал, что лист бумаги испортится или потеряется, а рубашку могут достать вместе с ним. Еще Кевин заботился о телах британских солдат в Афганистане — ему довелось собирать из сломанных костей и обугленных фрагментов целые конечности в мундире перед отправкой на родину матерям.
«Им уже ничем не поможешь, — говорит Кевин. — Можно только вернуть им какое-то достоинство. Это была честь для меня. Внешнему миру наша работа кажется агрессивным вмешательством, однако узнать труп — это элемент скорби. Мы хотим, чтобы родные увидели покойного в наилучшем виде, чтобы им было легче жить дальше. Они уже пережили недоверие, и гнев, и слезы, и мы тоже помогаем им на этом пути».
Я задаю ему тот же вопрос, что и доктору Гору: бывает ли вредно увидеть мертвое тело, которое выглядит мертвым? Он отвечает, что иногда это может вызвать шок, от которого ничего хорошего не будет. Люди не хотят думать об автокатастрофе, о самоубийстве или о раке. Им хочется вспоминать жизнь до этих событий: тот футбольный матч, то чаепитие после обеда. Он считает своей задачей вызвать воспоминания, помочь людям сосредоточиться на самой утрате, а не на причине смерти.
«Мы хотим повлиять на органы чувств, поэтому важно не только то, как умерший выглядит, но и то, как он пахнет. В дело идут средства после бритья, духи, — продолжает он. — Может быть, человек при жизни любил определенный аромат, и благодаря этому его можно было узнать на расстоянии. Все это пробуждает воспоминания». Это действительно так, запахи могут вызывать «путешествие во времени». Мне доводилось проходить на улице мимо мужчин, которые пахли скипидаром, и я вдруг переносилась на 30 лет назад, чувствовала себя маленькой девочкой у отцовских ног. Я тогда смотрела, как он рисует дешевыми масляными красками, а потом сердится, что они никак не могут высохнуть.
Воспоминания прячутся и в складках одежды. Кевин однажды бальзамировал и одевал «Отца Рождество»[114]
. В другой раз он переодевал очень пожилую даму в платье, в котором она выходила замуж: она сшила его собственными руками из шелка брошенных немецких парашютов, которые сохранила до возвращения жениха с войны.В Америке важнейшим элементом бальзамирования является косметика. Я видела в конце одного журнала в Kenyon рекламу палитры красок для визуальной корректировки впавших глаз, и у меня тогда даже мелькнула мысль их купить, прежде чем опомнилась и поняла, на что смотрю. В Великобритании роль этих средств традиционно меньше. Если кто-то хочет заказать макияж, Кевин попросит принести средства, которыми пользовался умерший, и потом начинает играть в детектива. «Мы не будем задавать родным никаких вопросов. Достаточно открыть и посмотреть. Там обычно четыре-пять губных помад, и одна почти совсем закончилась. Она и есть любимая. Еще будет карандаш для бровей вот такой величины… — Он сжимает пальцы и прищуривается, как будто хочет раздавить муравья. — Он тоже пойдет в дело. Теней для глаз несколько оттенков, но нам нужна та, где уже серебрится дно».
Следует пауза. Я не могу удержаться и говорю то, о чем сейчас думаю: «Знаете, вы смелый мужчина, если беретесь подводить женщинам брови».