О, этот вьюноша летучий!

Стукач Сорокин шепчет ему на ухо:

– Хризантемов сказал, что вы говно…

Олег, словно мальчишка, грозит кулаком:

– Сам он говно!

Стукач Сорокин с готовностью отправляется передавать ответную ноту.

Анн все еще смотрит на Олега, явно заинтересована.

– Well, Sean, nevertheless they are permitting the exhibitions like this…

CADDIHY.

Liberalization? Forget it! There are two or three spots like this over Moscow, but I believe that’s KGB’s network. Madame Dimitriadi could be honest and devoted, but they are everywhere and… Anyway, to hell with them! Most people tonight are nice…

Он перехватывает взгляд девушки и, тонко улыбнувшись (будущий Хемингуэй), проталкивает ее поближе к Олегу:

– Привет, Олег. Познакомься с моей коллегой. Анн Стюарт из Сан-Франциско.

ОЛЕГ.

Звучит как романс Вертинского.

АНН (трудно не заметить румянца под тонкой кожей идеального ребенка из пригородов «высшего среднего класса»).

Мне очень нравятся ваши «Одушевленные животные». Простите мой русский…

ОЛЕГ (он уже крепко «под банкой»).

Хотите позировать, мисс?

Ольга проталкивается к мужу:

– Извините, ребята. ЧП. Олег на иностранку падает.

СЛАВА (шепчет на ухо Олегу).

Эти, из ЮПИ, принесли три бутылки виски. Я одну выставил, а две заначил.

АНН.

Значит вам позируют люди?

ОЛЕГ.

Девушки. Эта зебра, например, Нина Попова, а лошадь – Салли Фокс.

КАДДИХИ (хохочет и заглядывает в глаза Анн).

Странно, правда? Странно, а? (хохочет)

ОЛЬГА (довольно бесцеремонно отодвинув плечом Анн да еще и смерив ее красноречивым взглядом).

Пошли, Олег. С тобой какой-то мистер Ксерокс, коллекционер, хочет поговорить.

Олег послушно следует за ней, оглядывается на Анн не без сожаления, но через минуту, конечно же, забывает ее, а Анн растерянно улыбается.

CADDIHY.

I told you, Ann. All Russian artists are cuckoos…

В квартире, переполненной людьми, есть маленький закуток с окном на потолке, куда допускаются только избранные. Закуток называется «Грот», но напоминает больше ярмарочный балаганчик.

Лика, разумеется, возлежит на софе, демонстрируя, пару неплохих ног.

Навстречу Хлебниковым из кресла поднимается Чарльз, дядя, основательно за пятьдесят, одетый весьма странно, в легкую кожаную курточку, какие носят автогонщики. Впрочем, во рту внушающая уважение сигара.

ЛИКА (томно).

Чарли очень впечатлен твоей серией, Олег.

КСЕРОКС (с сильным акцентом, но очень правильно).

Думаю, у вас нет нужды в комплиментах. Вы зрелый мастер и знаете себе цену.

ОЛЕГ (пожимает плечами).

Наоборот, ни черта не знаю – то ли миллион, то ли копейка в базарный день…

Лика за спиной Ксерокса делает ему круглый рот, круглые глаза и палец у виска – ты что, мол, очумел?

ОЛЬГА.

Мой муж шутит. Он приблизительно знает себе цену.

КСЕРОКС (усмешкой показывает, что он понимает беспокойство Ольги).

Don’t worry, mam, мы говорим пока об эстетической ценности. Что касается коммерческой цены, то, по моим предварительным подсчетам, картины мистера Хлебникова могут котироваться от 7 до 18 тысяч долларов каждая.

КСЕРОКС.

Называю эту цену, как это по-русски, на глазок – потому что вы, мистер Хлебников, еще не известны на Западе и вашего имени нет в каталогах. Если вы готовы расстаться с «Долгожданными животными», моя фирма оформит на ваше имя договор приблизительно на… (он вытащил из нагрудного кармана здоровенный бумажник, внутри которого был вделан еще и миниатюрный калькулятор, потыкал в него пальцем) …семьдесят пять – сто тысяч долларов сроком на два года (из того же бумажника извлекается визитная карточка). Вот, извольте, карточка моей фирмы International Art, мой апартамент соединяется с офисом, найти легко – Manhattan, Park Avenue (все это произносится несколько усталым тоном, сопровождается странноватым подчихиванием и шмыганьем носом, впрочем, иногда бросается на Олега и цепкий изучающий взглядик). Я буду в Москве еще три дня. Если за это время вы примите решение, вот телефон в «Национал». Сейчас я отчаливаю. До свидания, моя дорогая. Не провожайте меня, я прекрасно найду свое пальто сам. Господин Хлебников, госпожа Ольга, буду очень рад при случае приветствовать вас в Нью-Йорке. Чудесно, что русское искусство все еще живо.

С этими словами Чарли Ксерокс покинул «грот». Дверь за ним закрылась.

ЛИКА.

Я потрясена. У меня нет слов. Олег, ты понимаешь, что у тебя начинается новая жизнь? Чарли Ксерокс третий из мировой десятки! Нью-Йорк! Парк-авеню!

Олег не отвечает, смотрит в пол. Оцепенение.

ЛИКА.

Да что ты, дурачок, молчишь? Ольга, что с ним?

Ольга нервно передергивает плечами.

ЛИКА.

Вы, по-моему, ничего не понимаете.

ОЛЬГА.

Как он переправит картины?

ЛИКА (с тонкой улыбкой).

Это его заботы. Ой, мальчики-девочки, я вижу, вы все еще ничего не понимаете. Вы сейчас плясать должны от радости.