О хлебе, любви и винтовке

Факты! Вот и весь разговор. И Альгис все не приезжал. Пришлось даже письмо ему написать. Лучше бы мне не соваться в это дело, очень уж мило он потом отблагодарил меня. Вот вам и товарищ, дорогой мой капитан Намаюнас, вот вам и «познай себя»!..

Ничего более глупого, чем эта формула, вы придумать не могли? Человек, позаботься о себе, и я помогу тебе, говорит бог. Говорить-то говорит, а когда до дела дойдет — черта с два, никто не помог и не поможет, если сам не постараешься. На бога надейся, а сам не плошай.

Ну, засыпай, Арунас, пора. Двенадцать скоро. Потом ведьмы не дадут. Припрется из леса какой-нибудь злой дух, и пиши пропало — глаз не сомкнешь. До первых петухов постарайся поспать.

Нет, видать, они уже не придут. Спи, парень, и набирайся здоровья…»

4

Альгис всеми силами пытался одолеть дремоту и, вспомнив, как принцы в сказках, подвязав под подбородком щетку, могли десять ночей кряду не спать, удивился наивности создателей сказок и улыбнулся им всепрощающей улыбкой. Да, только в сказках все просто и ясно. Там черти — рогатые, ведьмы — страшные, а дураки — умнее всех. Только там злые силы пусть и в самом конце, но получают по заслугам. А в жизни — не все так. Здесь и черти скрываются под масками, а у ведьм — такие личики, что только держись!

«Государство за дураков не в ответе. Оплошал, всю жизнь покоя не будет, всегда найдутся такие, которые припомнят и, дождавшись подходящего случая, посмеются над тобой. До последнего вздоха ты обязан бороться с такими. Древние римляне говорили: пока дышу — надеюсь. А мы ведь комсомольцы, закаленная партией сталь!

А внешность что? Обычная вывеска, и больше ничего. Сколько мне пришлось встречать среди бандитов людей, введенных в заблуждение, обманутых, напуганных, но по натуре честных. И сколько среди наших попадалось карьеристов, которые прикрывались комсомольскими билетами? Цену человека определяет не его общественное положение. Дела человека должны быть мерилом всего…

Помню, как мы, после того как привели бандитов, писали, день и ночь писали, забывая обо всем на свете. Надо было о каждом легализованном лесном записать все: когда на свет появился и когда умирать собирается. Но не это волновало меня. За каждой бумажкой стояли люди, семьи, судьбы, жизни… Кого там только не было! Клички как на подбор. Среди старолитовских Шарунасов, Пикуолисов и Перкунасов нашелся даже один Наездник.

— Откуда такая занятная кличка?

— А черт его знает. Видать, за кривые ноги прозвали.

Был среди них и Безмен.

— Пришел я домой после месяца отлучки вшивый весь, — объяснял он, — и слишком много воли себе дал. Баба не вытерпела, схватила безмен и пошла крестить меня. А эти «освободители» и ухватились. Как клеймо лошади припечатали.

— Говоришь, не посмотрела, что вооруженный ты?

— На кого-нибудь я, может, и нагоню страху, да только не на эту ведьму. Разозлилась, змея подколодная, и забросила винтовку в колодец. Бяржас к дереву меня приставил, думал, я вам отнес. Словом, кругом беда. Хотя бы винтовка была как винтовка. А то вместо мушки спичку вставлял…

Пожилой дядька расфилософствовался:

— Я, знаешь, немножко наукам обучен. Не какую-нибудь там современную, а царскую четырехклассную кончил. Вначале я не соглашался, да пришел этот наш лесной капеллан и по-ученому мне растолковал, на лопатки положил.

— Интересно…

— У меня и сейчас из головы нейдет. Какую, говорит, большевики Литву создают? Тарибу[28]… А ты, говорит, прочти с другого конца. И выходит — убирать. Это по-русски, говорит, значит, уничтожать. Ну подумал я, так и так — погибать. Пусть хоть в родной земле схоронят.

— Ученый ты, дед, еще какой ученый. Я в лесу приметил твои способности, когда мы с тобой из-за церкви схватились. Только смотри сулу не пей, захмелеешь: если читать с другого конца — выходит алус![29] Следующий!

— А ты не дурак, парень, — покачивая головой, сказал «дед».

Самым интересным был великан.

— Фамилия?

— Трумпис[30] Лаймонас, сын Пятраса. Двадцать пять лет. Середняк. Не судим. Никакими болезнями не болел. Номер ботинок — сорок шестой, поношенный. Головы — шестьдесят второй.

— Хватит! Почему в лес ушел?

— Длинная история, комсаргас.

— Ты слишком не скрытничай, а то как бы здоровью не повредило. Только не тарахти, как заведенный, чтобы записывать успевал.

— В армию, значит, меня призвали. Пошел я и говорю: сестра умерла, дайте схоронить. Сначала не поверили, но люди подтвердили, и отпустили, значит. Ну, во время похорон свалилась мать. Слегла, значит. Привез домой, уложил и сижу у постели камнем: и не привязан, и шевельнуться не могу. Ни умирает, ни выздоравливает старуха. Две недели себя и меня мучила, пока пробил ее час.

Схоронил и ее. На кого теперь хозяйство оставить? Как-никак всякой живности полны углы. Пока искал кого в помощь, пока старика с дочерьми упросил переселиться, гляжу, дом уже окружен.

Дезертир!