О хлебе, любви и винтовке

Бешеная гонка длилась около двадцати километров. Мокрые от пота, петляли мы по извилистым лесным дорожкам и тропинкам, пока не вышли на большую поляну, окруженную старыми, разросшимися елями. У вросшей в землю хатенки с винтовкой наперевес стоял бандит-караульный.

— Обойти! — приказал я тихо. — Со стороны склона оставить проход, пусть бегут, легче бить будет.

Ребята, пригибаясь, выполнили приказ. Внезапно Сабалас рванулся и, вырвав из рук Йонаса цепь, метнулся к шагавшему вдоль хатенки мужчине. Тот не успел даже вскинуть винтовку, как очутился под Сабаласом.

— А ну дай огня! — крикнул я пулеметчику и тут только вспомнил о правилах. — Сдавайтесь, дом окружен!

В ответ хлопнул выстрел.

Не пригибаясь, я кричал:

— Если есть в доме женщины, дети или больные, пусть выходят!

Вторым выстрелом с меня сбило фуражку.

— Ждем три минуты!

Уже была на исходе последняя минута, когда из двери выбежала старуха и две босоногие девочки. Их провожали выстрелы.

— Скельтис, по крыше зажигательными!

Крыша задымилась, заплескался огонь. Выстрелы из дома участились, стали нервными, торопливыми. Каждое окно плевалось огнем. А крыша все разгоралась. Ветер раздувал огонь, солома пылала, горящие клоки отрывались от крыши и летели с треском по сторонам.

— Готовьсь!

В окно пробовали выскочить несколько бандитов, но земли коснулись мертвыми.

Перестрелка долго не утихала. Что не удалось нам, то сделал огонь: крыша с треском провалилась. В огромном столбе искр в небо взлетели щепки, головешки. Горящие обломки упали на крышу хлева. Ребята кинулись гасить.

— Назад!

— Это уж шиш тебе! — заартачился Скельтис и, взобравшись на конек крыши, принялся сбивать огонь мешком. В хлеву мычала корова, визжали свиньи, ржали и били копытами лошади.

Кое-как ребята отстояли хлев. Внутри увидели пароконку Петрикасов, груженную всяким скарбом и припасами.

У пожарища лежали шесть трупов. Столько же, по моим расчетам, должно было остаться в огне. На всякий случай стал допрашивать старуху:

— Сколько их было?

— Десять.

— Откуда знаешь?

— Просили десять стаканов.

— Кто из них старший?

— Мне почем знать.

— А ты приглядись хорошенько.

Старуха подходила к каждому, наклонялась и что-то шептала. Я прислушался.

— Слава богу, этот уже не придет… Господь милостив, не будешь больше терзать, — такой молитвой провожала старуха души воинов королевства Витаутаса.

Стало жаль ее, и я как можно мягче посочувствовал.

— Помучились вы с этими негодяями.

— Что уж, — ответила она, наклоняясь над последним бандитом.

— Видала, сколько головорезов уложили?

— Нашел чем хвалиться…

— Где хозяин? — Я опять стал официальным.

— В прошлом году господь бог прибрал.

— Бандит?

— Безземельный.

— А жена?

— Схоронилась где-то.

Ребята осмотрели каждый уголок, но никого больше не нашли. Под конец старуха показала Скельтису прикрытую дерном яму, вырытую рядом с домом. В ней лежала молодая женщина. Она была без сознания — угорела. Счастье, что яма была с подветренной стороны, а то бы вовсе задохнулась. Еле-еле привели в чувство, но добиться от нее ничего не удалось.

— А еще где можно спрятаться?

— В погребе, — ответила старуха, хлопотавшая около обессилевшей невестки.

В погребе было полно воды. В воде плавали щепки, бочки, спинка кровати. В углу торчало ведро.

— Нет никого, — захлопнул я дверцу и только тогда подумал: «А почему ведро не утонуло?» Еще раз пристальнее вгляделся и увидел, что дно у ведра пробито.

— А ну снимай шлем! — Я вскинул автомат. — Живее!

Напялив на голову ведро, в воде стоял человек. Подняв руки, он выбрался на свет и долго моргал, глядя на солнце. На поясе у него болталась граната.

— Он самый, — узнала старуха.

— Кто?

— Кого вы спрашивали.

Ребята окружили пленного.

— Пускунигис! — узнал бандита Скельтис. — Вот где ты!… — Размахнувшись, Йонас ударил его в зубы. Бандит свалился.

— Ребята, нельзя! Назад! — Я видел, что мои приказы бессильны, все равно они прикончат бандита у меня на глазах. — Стрелять буду! — Я выстрелил вверх.

— Господи боже мой, лейтенант! — Шкема отстранил мой автомат. — Да он, вампир, детей убивал!

Я встал между ними и Пускунигисом. Бандит поднялся, пошатываясь, обхватил руками голову и прошепелявил беззубым ртом:

— Не имеете права.

Во мне что-то оборвалось.

— Не имею права?!.. — Я сунул ему автомат в лицо. — Не имею?!

— Не имеете права, — повторил бандит. Знал, гад, наши законы.

— Беги! — приказал я. — Беги!

Подняв руки, Пускунигис озирался, ничего не понимая.

— Убирайся, мать твою… А то на месте! — Я ударил его в живот, и бандит затрусил тяжелой рысцой.

Вскинув автомат, я, не целясь, дал очередь. Выстрелил и Скельтис. Пускунигис обмяк и свалился…

Мы готовились в обратный путь. Успокоили плачущих женщин, помогли им устроиться в амбаре и стали запрягать лошадей. Внезапно с той стороны, где лежал Пускунигис, раздался оглушительный взрыв. Рядом с ним вздыбилась земля и задымилась трава.

«Не добили гада. Гранату прозевали…» Нам со Скельтисом стало неловко глядеть друг на друга».

9