О китах и китобоях. Как мы чуть не истребили самое крупное животное на Земле

Что касается продления старых британских концессий на китобойный промысел, то заказчики из Союза норвежских китобоев остались недовольны результатами переговоров, с которыми Йорт приехал домой. Новые условия выдачи концессий еще больше ослабили их приверженцев в конкуренции со свободными «пелагистами». Только уже поздним летом 1928 года Союз норвежских китобоев принял предложение британцев. В то же время началась новая «пелагическая лихорадка». Телеграммы с результатами промысла из Южного Ледовитого океана в сезон 1927–1928 годов, а также перспективы успеха без концессий вызвали интерес у инвесторов в Вестфолле и в остальной Норвегии, а также в Великобритании. Целых семь плавучих жироварен снарядили в 1928 году против одной в прошлом году. Пять из них оборудовали слипом. На следующий сезон строили еще более грандиозные планы, но многие выступали против избыточного промысла.

«Промысел со всех новых жироварен, могущих брать с собой столько китобойных судов, сколько пожелают, стал серьезным испытанием для популяций антарктических китов»²², — сказал потомственный китобой Ларс Кристенсен в интервью газете «Саннефьорд блад». «В интересах предприятия осмелюсь надеяться, что здравый смысл победит, и довольно скоро»²³, — писал секретарь Союза норвежских китобоев Сигурт Ристинг.

«Пелагисты» отвергали такие опасения, считая их проявлением плохо скрываемых собственных интересов. Юрист Арнольд Рэстад, сам состоящий в правлении пары компаний, ведущих свободный пелагический промысел, писал в своей книге «Китобойный промысел в открытом море»: «Здесь, с одной стороны, компании-концессионеры столкнулись с неожиданной конкуренцией, а с другой — колониальные державы встретились с угрозой потери значительных доходов. Поэтому наиболее естественным для одних и других будет стремление убедить друг друга в том, что новые конкуренты, эти новые “нарушители”, грозят уничтожением всех китов»²⁴.

Каким бы ни виделось будущее китобойного промысла — светлым или мрачным, — было ясно, что оно будет пелагическим. Переоснащение шло темпами, поражавшими многих. Весной 1929 года даже сам Дарнли в министерстве колониального управления понял, что британская система концессий свою роль выполнила. «Лицензии уже не имеют ценности для их получателей»²⁵, — писал он обреченно. Китобойные компании с такой скоростью теряли зависимость от контролируемых британцами береговых баз, что он удивлялся, как еще находятся желающие платить лицензионные сборы.

Дома, в Норвегии, и китобои, и власти наилучшим образом приспособились к сложившейся ситуации. Союз норвежских китобоев был официально распущен 11 мая 1929 года и воссоздан как Ассоциация китобойных компаний. Новая организация должна была охватить как старые компании, так и новые пелагические, а также многие иностранные предприятия. Важным мотивом создания Ассоциации было объединение усилий и укрепление позиций продавцов китового жира против его покупателей.

В то же время в Стортинге обсуждался новый закон о китобойном промысле. Работа над законопроектом началась как следствие инициативы Йорта и Расмуссена тремя годами ранее о законодательном регулировании пелагического промысла посредством Союза норвежских китобоев.

Правительство Мовинкеля, который снова пришел к власти, подчеркивало в законопроекте, что Норвегия больше остальных государств заинтересована в сохранении популяции китов, не только в «предотвращении истребления определенного вида животных»²⁶, но также в обеспечении ресурсов для будущего промысла. Предложения о концессиях на промысел в нейтральных водах, тем не менее, отвергли. Правительство указало на опасность того, что компании из других стран, с которыми у Норвегии нет никаких соглашений, перехватят пелагический промысел, если его запретят норвежцам.

«Пелагисты», включая Андерса Яре, активно поддержали главные охранные меры предлагаемого закона, чтобы показать, что и они заинтересованы в сохранении популяций китов. Первой мерой был полный запрет на промысел гладких китов. «Они стали редкими, а после того как перестали использовать китовый ус, потеряли промысловую ценность»²⁷, — объяснял Хенрик Мельсом на закрытом совещании в международном комитете Стортинга. Далее предлагалось запретить промысел детенышей и кормящих самок по всему миру. Кроме того, правительство получило полномочия на запрет китобойного промысла в тропических и субтропических водах. Промысел в теплых местах зимовок, где киты производили потомство и часто были тощими, не имел особого коммерческого смысла, и многие в отрасли его критиковали.

Угадайте, кто стоял на трибуне в зале заседаний Стортинга и выступал с основным докладом 14 июня 1929 года в ходе обсуждения законопроекта о китах? Правильно, Юхан Йорт собственной персоной! Он состоял в партии Свободных левых, и его призвали в качестве заместителя депутата. Йорт выразил горячую поддержку правительственному законопроекту. Он хотел, чтобы все знали, что «и сами китобои требовали такого закона».