О моей жизни

Те последние слова её освободителя — нет, Твои слова, Господи Боже, из уст Твоего посланника — навсегда остались в памяти женщины, и она пребывала в готовности следовать по пути великой любви, если бы с Божьей помощью в будущем предоставился удобный случай. Теперь, после смерти моего отца, хотя красота её лица и фигуры остались неизменны, и я, едва достигнув полугодовалого возраста, давал ей достаточно поводов для беспокойства, она решила продолжить своё вдовство. Какую силу духа проявляла она, какой пример скромности демонстрировала она, можно понять из следующего примера. Когда родственники моего отца, жаждавшие его фьефов и владений, попытались забрать их себе, отстранив мою мать, то назначили день в суде, чтобы предъявить свои претензии. Этот день настал, и бароны собрались, чтобы вершить правосудие. Моя мать удалилась в церковь, прочь от алчных интриганов, и встав перед изображением распятого Господа, погрузилась в молитвы. Один из родственников моего отца, разделявший общие взгляды и посланный остальными, пришёл, чтобы попросить её присутствовать при оглашении решения, так как остальные ждали её. Тогда она сказала: «Я буду участвовать в этом только в присутствии моего Господина». «Какого господина?» — спросил он. Тогда, простерев руку к изображению распятого Господа, она ответила: «Вот мой Господин, вот адвокат, который будет защищать меня». Тогда этот человек покраснел и, не будучи особо проницательным, скрыл под кривой усмешкой дурное намерение и вышел, чтобы передать своим дружкам услышанное. И те, также смущённые таким ответом, зная, что не имеют никаких аргументов против её исключительной честности, оставили её в покое.

Вскоре после этого один из наиболее знатных людей той местности и той провинции, племянник моего отца, столь же жадный, сколь и могущественный, обратился к женщине с таким предложением: «Мадам, — сказал он, — поскольку вы достаточно молоды и красивы, вам следовало бы выйти замуж, чтобы ваша жизнь была более приятной, и сын моего дяди попал бы под мою опеку, чтобы я воспитал его надлежащим образом, и чтобы наконец его владения перешли бы под мою власть, как полагается по закону»[199]. Однако она ответила: «Вы знаете, что ваш дядя был очень знатного происхождения. После того как Господь забрал его, Гименей не повторит надо мной свой обряд, мой господин, до тех пор, пока мне не предложит брак более знатный человек». Женщина изрядно хитрила, говоря о браке с более знатным человеком, зная, что это крайне трудно осуществимо, если вообще возможно. После этого, разозлив родственника своими разговорами о более высокородном дворянине, она, настроенная одинаково против как знати, так и простолюдинов, положила конец ожиданиям второго замужества. Когда же он посчитал чрезмерно горделивыми слова моей матери о более знатном муже, она ответила: «Именно так, или более знатный муж, или никакого мужа вообще». Почувствовав решительность в речах дамы, он оставил свои замыслы и более никогда ни о чём таком с ней не разговаривал.

В великом страхе перед Богом и с неменьшей любовью ко всем своим близким, особенно к бедным, эта женщина мудро управляла домашним хозяйством и нашим имуществом. Она не только сохранила ту верность мужу, которую демонстрировала при его жизни, но стала вдвое преданнее его душе, поскольку не нарушила древний союз их тел, взяв после его ухода другую плоть на замену, и почти каждый день пыталась помочь ему, совершая животворящее жертвоприношение. Милостивая ко всем бедным вообще, с некоторыми в своём всемерном сострадании она была щедра и обходительна в полной мере своих возможностей. Мука от воспоминаний о её грехах не могла бы быть сильнее, чем если бы она отказалась от всех видов злодеяний и убоялась наказания за каждый совершённый дурной поступок. Она ничего не могла поделать в простой жизни, так как её утончённость и изысканность её повседневной пищи не сочетались с умеренностью. В остальном её поведение было совершенно неожиданным. Я сам видел и убедился наощупь, что хотя по определённым поводам она надевала верхнюю одежду из дорогих материалов, под ней она носила самую грубую власяницу. Хотя её нежная кожа была совершенно непривыкшая к этому, она носила эту одежду целый день и даже ложилась в ней в постель ночью.

Она никогда или почти никогда не пропускала ночных служб и регулярно посещала собрания верующих по святым праздникам, так что в её доме едва ли можно было отдохнуть от богохвалебных песнопений, совершаемых её капелланами, которые всегда были заняты своей службой. Также с её губ не сходило имя её покойного мужа, так что казалось, будто она не думала ни о чём другом, так как и во время молитв, и при раздаче милостыни, и даже во время повседневных дел она постоянно говорила об этом человеке, потому что не могла ничего делать без мыслей о нём. Ибо когда сердце наполнено любовью к кому-то, имя его всегда на устах, хочется того или нет.

Глава 14