О непредсказуемости жизни (сборник рассказов) (ЛП)

Одев взятые с алтаря толстые кожаные перчатки, она осторожно открыла сумку и, тщательно избегая горловины, высыпала содержимое на гранитную плиту. Какие-то перья, грубо вырезанные гадальные руны, завернутые в тряпку травы... и наконец, тщательно упакованные — каждый в свой дерюжный мешочек — полдюжины черных, маслянисто блестящих камней.

Тщательно осмотрев содержимое сумки, особенно один из черных камней, Жрица  подняла голову и почти уткнулась носом в нависших над каменной плитой Маттиаса, Коперника, которых окружили проникшие в святилище метаморские дети.

— Это еще что за фокусы?! — изумилась жрица. — Кто вас сюда пропустил?! А ну марш за ворота! Маттиас, Коперник, вы куда смотрите?! Выводите их вон и... сами тоже оставьте нас.

Грустные детишки, подгоняемые Коперником, поплелись к выходу, а Маттиас, тоже шагнувший было следом, при последнем слове остановился:

— Нам уйти?!

— Да, — кивнула волчица. — Оставьте Христофора здесь и уходите. Я буду призывать богиню исцеления, она поможет, но цена будет... цена будет высока.

Ящер, уже стоявший у ворот, склонил голову и вопросительно взглянул на Жрицу:

— Извини, но ты можешь хотя бы сказать, что с ним такое?

Волчица нахмурилась:

— Его душа поражена одним из трех проклятий Насожа, так же как и любая человеческая душа, живущая в стенах Цитадели. Трудами наших магов, эти проклятья были... расширены. Увеличен имевшийся в их структуре «коридор изменчивости». Благодаря чему мы можем менять телесную форму, отклоняясь от заданной Насожем. Именно так мы, изначально люди, превращенные проклятьем в бессловесных животных, теперь говорим и ходим на двух ногах. Этот же черный камень усиливает изначальное Насожево проклятье, тем самым превращая морфа в настоящего зверя. В результате наш дорогой наставник молодежи стал бессловесным, хоть и умным животным.

— Не может быть! — Чарльз изумленно уставился на Жрицу — Каким таким чудесным образом один лутин смог сделать такое?!

Жрица строго посмотрела на крыса:

— «Один лутин» этого не делал. «Одна темная сила» сделала это, вручив шаману готовые камни и научив ими пользоваться. Темная сила, я могу добавить, знающая магию проклятий Насожа. Хорошо знающая, — прижав уши, волчица медленно втянула воздух сквозь оскаленные зубы. – Возможно даже, это был сам Насож. Или... Но в данный момент благополучие Христофора важнее. А теперь... стойте. Покажите мне раны, быстро!

Она приложила лапы, «прочувствуя» их прямо сквозь повязки:

— Слава светлым богам, ничего.

—  А что там могло быть? — удивился Коперник. — Мы вообще-то и сами с хвостами, не в первый раз за стены вышли. Уж яд-то в первую очередь поискали!

— При чем тут яд! — прошипела Жрица, — не яд я искала, совсем не яд. Но блогодарение светлым богам, эта мысль ни Насожу, ни его рабам в голову не пришла. А сейчас оставьте нас, — она указала на медведя. — Я присмотрю за ним. И... да укажет вам верный путь бог-Учитель, — сказав это, Жрица снова повернулась к медведю и словно окаменела.

Едва слышно встают на место каменные створки ворот.

И вновь я касаюсь взглядом фитиля, и вновь теплый огонек рождается во мраке древней пещеры. Произнося слова, прошедшие сквозь бездны столетий, я шагаю вдоль бугристой стены, одним только взглядом даря свет застывшим свечам.

С привычной грацией прохожу я по ступеням призыва и опускаюсь на колени перед алтарем. Каждый жест выверен судьбой. Каждый шаг — тысячами пройденных ранее.

Я — жрица.

Едва слышно шепчу я слова, прошедшие сквозь мрак и свет веков... Пламя свечей  мерцает и колеблется, подчиняясь дуновеньям ветра, ветра напоенного ароматом цветов и свежестью весны. Воздух потрескивает, насыщенный незримой силой и мех мой шевелится под его порывами — как будто невидимая рука проводит по плечам.

Я склоняю голову.

— Дитя мое, — голос Аккалы, богини исцеления, наполнил комнату музыкальным резонансом. — Встань.

Я послушно поднимаюсь.

— Моя Госпожа... Вы почтили меня присутствием... — шепчу я.

Она улыбается в ответ:

— Зачем ты звала меня, дитя мое?

Я осторожно глажу медведя, все-таки добравшегося до миски с пряниками и сейчас сидящего в обнимку с «драгоценным» тазиком.

— Взгляни сама Госпожа. Его проклятье усилено одним из этих, — я показываю лежащие на алтаре черные камни. — Прошу, помоги ему.

Сияющая ладонь богини накрывает один из камней. Лицо ее на миг становится отрешенным...

— Дитя мое, то, чего ты просишь, не пройдет даром ни тебе, ни ему. Ведь это не исцеление тела, но исцеление души...

Я киваю:

— Пусть так, моя Госпожа. Ибо я отдаю тебе в залог самую себя.

— Но он — нет. И ему не объяснили, что это повлечет за собой.

— Это моя обязанность и он узнает, когда будет исцелен.

— А если он откажется?

Я медленно втягиваю воздух сквозь зубы...

— Тогда его цену оплачу я.

— Да будет так, — улыбается богиня, на единый миг встречаясь со мной взглядом.

Миг? А может быть столетье?