О первых началах

Вообще же, сейчас, пожалуй, необходимо исследовать тот вопрос, является ли, как говорят философы, выход за свои пределы двояким: единовидным[865] — когда, например, Афина появляется от Афины, и неединовидным — когда Афина рождается от Зевса[866], и существует ли его единая природа, поскольку всякий выход за свои пределы имеет место как сочетание этих двух родов. В самом деле, особенное, пожалуй, не могло бы ни появиться, ни образоваться без чего-то общего, а общее не могло бы возникнуть как неразличимое без особенного. Ибо Афина происходит от Афины: вторая — от первой, частная — от общей и, если угодно, небесная — от сверхнебесной[867]. И не только это делает ее другой по своему виду, но и некое своеобразие «афинности», в соответствии с которым всякая Афина, при всей своей особенной природе, есть первая Афина. Далее, каждая из человеческих душ по своему виду отличается от любой иной. Стало быть, многие Афины тем более будут различаться между собой по своему виду, так как всякий бог по своей собственной природе — это высшее состояние. Значит, она представляется, так сказать, единовидной и одновременно неединовидной. Однако Афина происходит еще и от Зевса: как бог — от бога, как ум — от ума, и как демиургическое — от демиургического, и, если угодно, как дарующее качество умности — от дарующего качество умности. Таким образом, она, будучи единовидной, кажется неединовидной. Итак, правильнее всего утверждать, что всякий выход за свои пределы в каждом отдельном случае происходит как совокупный, и при этом разве что только кажется, будто в одном случае властвует подобие, а в другом — неподобие.

3. Третья апория: эманация оказывается одновременно и единовидной, и неединовидной

Однако ведь необходимо исследовать сам тот вопрос, почему один его род является единовидным, а другой — неединовидным, будь то по Сдельности, будь то в совокупности[868]. Ибо вернее всего утверждение, что всяческие выходы за свои пределы будут либо единовидными, либо неединовидными, что имеет место, например, в том случае, о котором я говорю: Зевс и Афина происходят, как мы утверждаем, от Зевса[869], и как один и другая, так и множество их не могло бы родиться от него, единого, если бы он один не был бы всеми ими. Ведь общее всегда вбирает в себя частное, подобно тому как живое существо охватывает многие живые существа: человека, коня и быка, поскольку в качестве них и имеются как живое существо вообще, так и появившиеся отдельно друг от друга многие его виды. Если же Зевс появляется от Зевса как подобный ему по своему облику, то его возникновение происходит не так, как появление всего остального. И если бы кто-нибудь принимал во внимание лишь имена, то, пожалуй, пришел бы в замешательство, видя два противоположных рода выхода за свои пределы. А вот если бы он учел то, что частные — второй и третий — Зевсы при своем появлении по виду уже не те же самые, что первый (ибо один будет всеми появившимися на свет, а другие — какими-то из них[870]), то он узрел бы полный выход за свои пределы, являющийся разделением всеединого, то есть наличного бытия всеобщего Зевса. Таким образом, каждый Зевс является частью последнего и соименен ему: ни один не таков как целый в соотнесенности с целым, но всякий таков как часть, в качестве которой он появляется на свет. Если же всеобщий производит их на свет, а они возникают в согласии с целым и их облик отнюдь не один и тот же, как не тождествен всеобщий Зевс и частные [Зевсы] <боги> (второй Зевс и Афина), то вновь ясно, что все они рождаются как неодинаковые и иные по своему виду тому, также иному им. Общность же Зевса распространяется лишь на имя[871].

4. Четвертая апория: три случая невозможности эманации