О первых началах

Не следует ли в ответ <на последнюю апорию> воспроизвести следующее мнение философов: выходящее за пределы менее совершенно, нежели производящее его на свет[883], и, стало быть, в той мере, в какой возникающее от единого выходит за его пределы, оно не является единым; следовательно, разве в силу необходимости оно не оказывается многим?

Однако, во-первых, менее совершенное тогда в качестве определенного предмета не будет отличаться ни по своему виду, ни по своей природе <от более совершенного>. В самом деле, существует и более совершенное прекрасное, и таковое в меньшей степени, и тем не менее оба они есть прекрасное, и, стало быть, в нашем случае то и другое — единое, даже если одно — производящее на свет, а другое — появляющееся. По крайней мере, для него существует и собственный выход за свои пределы, поскольку единое превращается именно в единое[884].Во-вторых, многое будет появляться на свет в силу случайности, коль скоро оно рождается не именно как многое, а оказывается таковым лишь в силу своего рождения как такового. В-третьих, при таком ответе будет сохраняться сам предмет апории. Действительно, почему одна противоположность рождается от другой?

Стало быть, самое лучшее — это вести речь о том, что единое есть не только единое, на что указывает само его имя: как мы много раз говорили, оно есть все как единая простота, предшествующая всему, и потому в качестве этой воспроизводящей простоты оно и оказывается причиной всего. Значит, единое выступает как таковое не в том смысле, что оно противоположно многому (ибо оно превыше любого противопоставления), а поскольку является началом всего и всем. Именно как начало всего оно и производит на свет то, что следует за ним: все — как единственное, многое — как единое, существующие вещи — как сверхсущностное, будучи в том числе и сущим. Однако каково в этом случае его отличие от демиургического ума, парадигматически вобравшего в себя все и производящего это самое все как иконическое? Пожалуй, единое начало целостных предметов, будучи всем тем, что происходит от него, порождает из себя все многое в своей простоте, нерасторжимости и в согласии со своей немножественной природой.

Проблема же состояла в том, каким образом из единого возникает многое. При описанном подходе можно считать, что все появилось от начала всего, потому что начало было всем, предшествующим всему.

Коль скоро появившееся на свет единое состоит из всего, а само все существует [отнюдь не] в виде множества всего, необходимо отчетливо понимать, что начало двойственно и одно пребывает в качестве воспеваемого простого единого, а другое — как все, каковым, как мы утверждаем, оно оказывается потому, что предшествует всему. Да и о нем как о многом мы уже давно ведем речь, поскольку это многое, принадлежащее единому,— как бы его беспредельная сила, в согласии или наряду с которой оно является всем и порождает все. Потому-то это самое начало боги и нарекли отеческой силой. И коль скоро первые начала по природе согласуются между собой — причем именно таким образом, что второе находится в первом и возникло от него в нем самом,— по этой самой причине каждая вещь из появившихся на свет по отдельности и все они вместе есть одновременно и единое и многое, причем последнее происходит от единого в виде того, в чем пребывает возникшее, и всегда является вторым после него.

А не получается ли так, что и в материи вслед за единым присутствует соответствующее ей многое, и мы будем говорить, что низшее среди всего есть не единое, а многое, и в этом случае многое окажется предшествующим всему и тем самым единым?[885] Напротив, многое пребывает в едином в каждом случае именно так, что объемлется им как кругом, и потому единое всегда будет и первым, и последним. Следовательно, давайте сделаем именно такую добавку к данному рассуждению.

Многое изначально возникает от единого, потому что последнее называется так в качестве простого единого, однако оно есть и многое, и все, и даже больше, чем все, поскольку оно — единое, а многое и все — это второе начало, оказывающееся течением[886] единого и его беспредельностью, или же всеобщим порождающим началом. Потому исследование того, каким образом единое производит на свет многое, есть дело тех, кто не ведает простоты единого[887]. В самом деле, наличное бытие, сила и энергия в нем еще не противостоят друг другу — напротив, они пребывают там всего лишь как единое. Второе начало первым вне единого являет детородную способность и качество беспредельности во множестве, а также силу неповиновения[888]. Потому-то оно и удостаивается вторых имен, и нет ничего противоестественного в том, что от него-то и возникает многое, тем более что оно и есть само бытие многим и многое, в простоте предшествующее всему. То же самое мы должны сказать и по поводу объединенного. Действительно, оно является одновременно и множественным, так что, будучи в качестве объединенного всем, оно, по справедливости, порождает все как объединенное начало всего.