О пьянстве

– Слышьте, парни, вы меня слышите? Тут человеку врач нужен, очень, очень нужен!

Они сновали себе и дальше, и садились, писали на клочках бумаги или разговаривали друг с другом. Я вернулся в камеру. Кто-то позвал меня от двери.

– Эй, дядя!

Я подошел. Он вручил мне квитанцию на имущество. Та была розовая. Они все были розовыми.

– Сколько у меня имущества?

– Очень не хотелось бы тебе этого сообщать, друг, но тут сказано «ничего».

Я вернул ему квитанцию.

– Эй, дядя, а у меня сколько? – спросил меня другой парень.

Я прочел его и вернул ее.

– У тебя то же самое; у тебя ничего нет.

– В каком это смысле – ничего? Они у меня ремень забрали. Разве мой ремень – не что-нибудь?

– Если за него тебе не нальют – нет.

– Ты прав.

– Ни у кого сигареты нет, что ли? – спросил я.

– А сворачивать можешь?

– Ага.

– У меня на самокрутку есть.

Я подошел, и он дал мне бумажки и немного «Горниста»[57]. Все бумажки у него слиплись.

– Друг, да ты на свои бумажки вино разлил.

– Хорошо, сверни и нам парочку. Может, заодно кирнем.

Я свернул две, мы подожгли, и после этого я подошел и встал у двери в аквариум, и покурил там. Посмотрел на них на всех, как лежали неподвижно на цементном полу.

– Послушайте, господа, давайте поговорим, – сказал я. – Нет смысла просто так валяться. Валяться тут кто угодно может. Расскажите-ка мне. Давайте кое-что выясним. Потолкуйте со мной.

Не раздалось ни звука. Я принялся расхаживать.

– Слушайте, все мы ждем тут, когда нам следующую нальют. Первую мы уже на вкус ощущаем. К чертям вино. Мы хотим холодного пива, одним холодным пивом начать, промыть горло от пыли.

– Ага, – произнес кто-то.

Я продолжал расхаживать.

– Все нынче болтают об освобождении, вот в чем штука, понимаете. Вы это понимаете?

Ноль по фазе. Этого они не понимали.

– Ладно, я утверждаю – давайте освободим тараканов и алкашей. Что не так с тараканом? Мне кто-нибудь может сказать, что не так с тараканом?

– Ну, воняют они и уроды, – ответил какой-то парень.

– Алкаш тоже. Нам впаривают, что бухать, правда? Тогда мы бухаем, а нас швыряют в тюрьму. Я не понимаю. Кто-нибудь такое понимает?

Ноль по фазе. Никто не понимал.

Открылась дверь в аквариум, и внутрь шагнул легавый.

– Всем встать. Переходим в другую камеру.

Они поднялись на ноги и двинулись к двери. Все, кроме быка. Мы с еще одним парнем подошли и подняли быка. Вывели его в дверь и по проходу. Легавые за нами просто наблюдали. Когда мы добрались до другого аквариума, быка положили на середку камеры. Дверь в аквариум захлопнулась.

– Вот я и говорю… так, что я говорил? Ладно, те из нас, у кого есть деньги, мы выходим под залог, нас штрафуют. То, что мы платим, идет на оплату тех, кто нас арестовал и держит нас в заключении, и деньги эти идут на то, чтоб давать им возможность арестовать нас снова. Ну, в смысле, если вы это хотите называть правосудием, можете это звать правосудием. А я это зову говном в глотку.

– Алкоголизм – недуг, – произнес какой-то тип, распростершийся навзничь.

– Это клише, – сказал я.

– Что такое клише?

– Почти всё. Ладно, это недуг, но нам известно, что они этого не знают. Они не швыряют в тюрьму людей с раком, не заставляют их лежать на полу. Их не штрафуют и не бьют. Мы – тараканы. Нам требуется освобождение. Нам следует на демонстрации выходить: «СВОБОДУ АЛКОГОЛИКАМ».

– Алкоголизм – недуг, – произнес тот же тип, распростершийся навзничь.

– Всё – недуг, – сказал я. – Питаться – недуг, спать – недуг, ебаться – недуг, жопу чесать – недуг, разве не соображаешь?

– Ты не понимаешь, что такое недуг, – сказал кто-то.

– Недуг – это нечто обычно заразное, иногда от него трудно избавиться, иногда оно может тебя прикончить. Деньги – недуг. Мыться – недуг, рыбу ловить – недуг, календари – недуг, город Санта-Моника – недуг, пузыри из жвачки – недуг.

– А чертежные кнопки?

– Ага, и кнопки тоже.

– А что не недуг?

– Вот теперь, – сказал я, – теперь нам есть о чем подумать. Теперь хоть что-то поможет нам скоротать ночь.

Дверь в камеру открылась, и вошли трое легавых. Двое приблизились и подняли быка. Вывели его наружу. Это как-то прервало нашу беседу. Парни просто валялись.

– Давайте, давайте, – сказал я, – продолжаем в том же духе. У всех нас в руке скоро будет эта выпивка. У некоторых скорее, чем у других. Неужели на вкус ее не чуете? Это не конец. Подумайте о первом глотке.

Некоторые лежали и думали о том первом глотке, а кое-кто лежал и ни о чем не думал. Они смирились со всем, что б ни произошло. Минут через пять быка внесли обратно. Если медпомощь ему и оказали, заметно этого не было. Он снова упал, только теперь – на бок. Потом затих.

– Послушайте, господа, взбодритесь, бога ради – или ради меня. Я знаю, что к убийце относятся лучше, чем к пьянчуге. Убийце выделяют приятную камеру, шконку, он получает внимание. Относятся к нему как к первоклассному гражданину. Он действительно что-то совершил. А мы всего лишь несколько бутылок опустошили. Но глядите бодрей, мы же еще опустошим…

Кто-то улюлюкнул. Я рассмеялся.