Читаем О поэтах и поэзии полностью

Все завидовали мне: «Эко денег!»Был загадкой я для старцев и стариц.Говорили про меня: «Академик!»Говорили: «Генерал! Иностранец!»О, бессонниц и снотворных отрава!Может статься, это вы виноваты,Что привиделась мне вздорная славаВ полумраке санаторной палаты?А недуг со мной хитрил поминутно:То терзал, то отпускал на поруки.И все было мне так страшно и трудно,А труднее всего – были звуки.Доминошники стучали в запале,Привалившись к покарябанной пальме.Старцы в чесанках с галошами спалиПрямо в холле, как в общественной спальне.Я неслышно проходил: «Англичанин!»Я «козла» не забивал: «Академик!»И звонки мои в Москву обличали:«Эко денег у него, эко денег!»

(Собственно говоря, а почему он звонит в Москву? А потому что он привязан к близким, только и всего.)

И казалось мне, что вздор этот вечен,Неподвижен, точно солнце в зените…И когда я говорил: «Добрый вечер!»,Отвечали старики: «Извините».И кивали, как глухие глухому,Улыбались не губами, а краем:«Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому,Но как надо, извините, не знаем…»Я твердил им в их мохнатые уши,В перекурах за сортирною дверью:«Я такой же, как и вы, только хуже».И поддакивали старцы, не веря.И в кино я не ходил: «Ясно, немец!»И на танцах не бывал: «Академик!»И в палатке я купил чай и перец:«Эко денег у него, эко денег!»Ну и ладно, и не надо о славе…Смерть подарит нам бубенчики славы!А живем мы в этом мире посламиНе имеющей названья державы…

Ведь здесь о чем? Здесь о том, что попытки как-то расцветить быт – ну, попить нормального чаю, поесть нормальной еды со вкусом перца – это же не признак богатства или роскоши, это просто желание чего-то качественного. А это вызывает ненависть, нельзя выделяться. Галич свой снобизм пронес, как знамя, свое изящество, свою отдельность, свою красоту, свою безупречную стиховую форму, безупречное умение, мастерство. Это, конечно, дорогого стоит.

Теперь о том, какие философские максимы за этим стоят и какие личные черты Галича, как я понимаю.

Главная тема Галича, как мне представляется – это тема человека, бесконечно уставшего от конформизма, он больше не может этого переносить. Самоненависть: «нельзя больше терпеть», «нельзя все время претерпеваться и привыкать». Я думаю, что одна из самых страшных в этом смысле тем у него – это готовность прощать. Все простили, как и не было, все стерпели. И отсюда же у Галича появляется этот страшный мотив в песне «Желание славы». Мне кажется, что «Желание славы» у Галича – вообще лучшее произведение. Я считаю, что обе его части – и балладная, и окружение, как бы контекст – это очень точно. Вот смотрите:

«Справа койка у стены, слева койка,Ходим вместе через день облучаться…Вертухай и бывший номер такой-то,Вот где снова довелось повстречаться!Мы гуляем по больничному садику,Я курю, а он стоит «на атасе»,Заливаем врачу-волосатику,Что здоровье – хоть с горки катайся!Погуляем полчаса с вертухаем,Притомимся и стоим, отдыхаем.Точно так же мы «гуляли» с ним в Вятке,И здоровье было тоже в порядке!»

Ну а потом помер вертухай и, собственно, перед смертью сказал:

Перейти на страницу:

Все книги серии Дмитрий Быков. Коллекция

О поэтах и поэзии
О поэтах и поэзии

33 размышления-эссе Дмитрия Быкова о поэтическом пути, творческой манере выдающихся русских поэтов, и не только, – от Александра Пушкина до БГ – представлены в этой книге. И как бы подчас парадоксально и провокационно ни звучали некоторые открытия в статьях, лекциях Дмитрия Быкова, в его живой мысли, блестящей и необычной, всегда есть здоровое зерно, которое высвечивает неочевидные параллели и подтексты, взаимовлияния и переклички, прозрения о биографиях, судьбах русских поэтов, которые, если поразмышлять, становятся очевидными и достоверными, и неизбежно будут признаны вами, дорогие читатели, стоит только вчитаться.Дмитрий Быков тот автор, который пробуждает желание думать!В книге представлены ожившие современные образы поэтов в портретной графике Алексея Аверина.

Дмитрий Львович Быков , Юрий Михайлович Лотман

Искусство и Дизайн / Литературоведение / Прочее / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное