«Иглы страсти звенели в крови» – это уже и для Блока было бы дикой безвкусицей, но такие китчевые красочки придают любовной лирике советских времен особое очарование; пронзительные трагические слова могут быть начертаны и на открытке «Привет из Сочи». Есть вещи, о которых другими средствами не расскажешь; советская роковая женщина – каких много в прозе Нагибина, скажем, – была типажом крайне дурновкусным, но интересным как объект исследования, в ней воплощалась вся эклектика советского сознания, языческих примет (они все называли себя ведьмами, весталками, жрицами, собирали травы), унизительного быта. Юрий Кузнецов запечатлевал именно этот тип, и несколько таких женщин оставили про него мемуары, читать которые, конечно, невозможно без содрогания. Но что поделать – он жил вот так, мифологизируя собственную жизнь, рассматривая себя как демона. Как все, кому не хватает человечности, он искренне верил в свою сверхчеловечность. (NB! В том и беда, что большинство сверхчеловеков – это «сверхнедочеловеки», потому и с культурой у них плохо; Ницше за них никак не в ответе).
Это демонизм. И это не столько пошло, сколько фольклорно, романсово. И это хорошо.
Все это производило впечатление особенно трагифарсовое с учетом того, что советские оккультисты, не исключая знаменитого «кружка Южинского переулка», были, в общем, людьми полуобразованными; в кругах патриотических излишняя книжность не поощрялась, там полагалось быть «от сохи».
Новелла Матвеева в разговорах называла Кузнецова «пещерным человеком, старательно культивирующим свою пещерность». Спасали его, думаю, вспышки иронии – тоже довольно инфернальной: