О поэтах и поэзии

А в 1946-м бы, наверное, не умер. Люди тогда были другими. Это как у Некрасова в «Последыше» – там мужик умирает после того, как его попросили притвориться: помещик, мол, приказал тебя выпороть, но он не знает, что крепостное право отменено, мы ему не говорим. А то его удар хватит. Так ты уж покричи понарошку, будто тебя порют, а мы тебе водки выставим и закуски. Он покричал-покричал, а на следующий день помер по-настоящему: когда человек хлебнул свободы и расслабился, возвращения в рабство можно и не пережить.

Так что кому повезло – еще вопрос; да, в общем, повезло только Исайе Берлину, который хоть ничего и не понимал, да зато имел британское подданство.

Марина Цветаева

Никогда еще Цветаева так мало не была понятна читателю, никогда читатель – особенно российский – не был так плохо подготовлен к ее восприятию, как сейчас – незадолго до ее 130-летия.

Во-первых, подавляющее большинство публикаций так или иначе посвящено особенностям цветаевской сексуальной ориентации. Видимо, ни в каком другом качестве поэт сегодня не способен заинтересовать широкую аудиторию; практически в каждой публикации обсуждаются два вопроса – любила ли Цветаева женщин и любил ли Сергей Эфрон НКВД. На оба давно уже дан положительный ответ. Вообще этот соблазн очень понятен, но такой подход быстро надоедает.

Есть пошлость бульварная, есть культурная, выспренняя, со множеством тире… Цветаевский стиль в самом деле заразителен, и до чего же Цветаева ненавидела собственных эпигонов! Цветаевская неукротимая витальность, цветаевская влюбчивость оборачивались у них сплошным неприличием, цветаевская экстремальность – экстравагантностью… В общем, живая иллюстрация того, чем становятся чудачества и болезни гения без главной составляющей – без гениальности. Что такое цветаевское тире вообще? Никак не знак манерности или слабости, но средство усиления, спрямления речи; коль скоро тут вообще допустимо сравнение со спортивным снарядом – это не лента, а штанга, и в результате все подражательницы Марины Ивановны имеют вид гимнасток, танцующих со штангой наперевес. Зрелище кислое. Вообще, мне кажется, ей должны подражать скорее мужчины: беда в том, что «цветаевками» являются, как правило, женщины с характером и темпераментом Ахматовой, но под Ахматову труднее косить, а цветаевский арсенал обманчиво доступен.

И все-таки без всяких экивоков можно признать, что некоторые основания для такого поведения Марина Ивановна таки дает. Гений и хороший вкус не всегда ходят об руку (и более того – избыток вкуса вредит гению), а потому у Цветаевой моветона хоть отбавляй. Да-да, и нечего на меня накидываться. Особенно она грешила против хорошего вкуса в молодые годы, и то большей частью не на письме, а в поведении. Тут был и эпатаж, и чрезмерность, и самолюбование, и что хотите, но для молодого романтика это вещи естественные. Бывал и эгоизм, эгоцентризм даже, бывало игнорирование окружающих, но чего уж никогда не было, так это сознательного их унижения, мерзкого снобизма, присущего людям вокруг-да-околокультурным, но почти никогда – творцам. И за многое в своей жестокой молодости она потом поплатилась страшно. И за «легкомыслие – милый грех», и за романы, и за самовлюбленность, которая в ее случае так простительна: ведь не в себя в конце концов влюбленность, а в гений, который она всегда мыслила отдельно. Полагаю, себя как Марину Ивановну Цветаеву, вечно попадавшую в оскорбительно-неловкие ситуации, во всем неумеренную, во всем, кроме литературы, неумелую, – она не любила вовсе, стыдилась ее.