За невозможность свидания, сношения с петербургскими друзьями ограничивались перепискою, и то довольно редкою, отрывочною. Переписка эта далеко не вся обнародована и, может быть, значительная часть её утратилась: время и быстрая смена обстоятельств истребляют следы прошедшего, и к тому же не в наших нравах было дорожить письмами и беречь их. Впрочем, просим читателей помнить, что мы не пишем полной и связной биографии Пушкина, а только собираем и приводим в порядок материалы для неё. Доступа к бумагам Пушкина и его ближайших друзей мы не имели; может быть, многое из тогдашней переписки его ещё сберегается и со временем будет сообщено во всеобщее сведение. Сколько можно судить по тому, что у нас есть, Пушкин хотя и переписывался со многими лицами, но довольно редко. Он был слишком молод и беспечен и слишком надеялся на скорое свидание, чтобы вести правильную и постоянную переписку за полторы тысячи вёрст.— С Карамзиным, как кажется, он вовсе не переписывался: лета и положения были слишком розны. Не знаем, уцелели ли письма его к А. И. Тургеневу; но он наверное писал к нему. Сам Тургенев говорит в одном из отрывков своей Хроники Русского из Парижа
, что, перебирая бумаги, попал на письмо к нему Пушкина из Кишинёва, от 21 августа 1821 года. «Письмо коротко,— замечает Тургенев,— но ноготок востёр»[459]. В 1822 году он ему послал свою Песнь о вещем Олеге, так как Тургенев был большой охотник до русской старины. Через Жуковского шли, кажется, переговоры о возвращении из ссылки; но Пушкин жалуется брату, что редко получает письма от Жуковского, просит, чтоб он, по крайней мере, продиктовал своему человеку Якову несколько строчек к нему. Дело в том, что Жуковский в 1820 и 1821 г. ездил за границу с великой княгиней Александрой Феодоровной и потом был обременён своею должностью при дворе. Тогдашние письма к Чадаеву, как мы видели, утратились, но Пушкин не забывал своего друга, что показывают два стихотворные послания, одно из Крыма, другое из Бессарабии. Писем к Баратынскому тоже, как мы слышали, не сохранилось, хотя они, наверное, были, как видно по двум обращениям к нему в стихах (1822), находящимся в печати. Без сомнения, также шла переписка с Н. Раевским-сыном, с М. Ф. Орловым, после его отъезда из Кишинёва, с Д. В. Давыдовым и др. Из тогдашних писем к П. А. Катенину напечатано в издании Анненковой (I, 58) только одно письмо от 19 июля 1822 г., и там же изложены бывшие между ними недоумения. В письме этом особенно важно для биографии Пушкина следующее, для нас пока не совсем понятное, место: «Разве ты не знаешь несчастных сплетней, коих был я жертвою, и не твоей ли дружбе (по крайней мере так понимал я тебя) обязан я первым известием об них?» Минутные друзья минутной молодости, общество гусарское и Зелёной Лампы, Всеволожский, Каверин, Юрьев, Мансуров, Молоствов, Василий Олсуфьев и другие забыли Пушкина в его далёкой ссылке. «Два года и шесть месяцев ни строки, ни слова»,— пеняет Пушкин в вышеупомянутом письме к одному из них, Я. Н. Толстому (I, 187). Не знаем, была ли переписка с Малиновским и И. И. Пущиным, но к третьему лицейскому другу своему, барону Дельвигу, Пушкин написал из ссылки в первый раз только в марте 1821 года (см. выше) известное письмо прозою и стихами. Всё-таки, если бы можно было собрать и издать эти письма вместе с ответами, такая книга вышла бы наилучшим пояснением жизни нашего поэта и в то же время была бы живою картиною тогдашнего умственного и литературного движения в России.