О русском акционизме

— Это другое. Это ты понял после этой акции, что если ты пойдешь на попятную, то ты уничтожишь все, эту свою первую акцию.

— Это оппортунизм будет, сдача позиций. Это было точкой невозврата. До этого…

— Для тебя как для человека. Это как для художника.

— У меня не было таких моментов. Я просто принимал решение. У меня есть разные этапы жизни. У меня не возникало вопроса, что вот эта точка. Я просто не возвращаюсь назад, потому там мне было бы скучно. Куда возвращаться? Условно у меня есть этапы детства…

— Почему ты так сильно не похож на родителей?

— Просто потому, что они, как родители создали модель, на которую я могу опираться. Можно по-разному использовать информацию. Ты можешь ее принимать и следовать ей, а можешь от нее отталкиваться. Условно — «как не надо», потому что ты видишь, к чему это приводит.

— С какого момента ты стал самостоятельным?

— Я могу что-то путать, потому что, как многие дети, не помню многого, что происходило в детстве. Помню, что когда был совсем маленьким, у меня возникали конфликты с кем-то во дворе, и рядом явно не было никого из родителей.

Там была ситуация, когда мы подожгли парадную, какие-то коробки. Мне было меньше пяти лет. Тогда первый раз пришла милиция, участковый. И я испугался, заплакал. Интересно, откуда маленький ребенок мог узнать, что милицию надо бояться? Этому должен был кто-то научить.

О школе сложно говорить, школу было видно из окна. Наверное, в первый класс отводили. Вряд ли я отличался самостоятельностью. Но никто особенно не опекал. Когда надо было, уходил, уезжал, находил способы обмануть, когда мне надо было где-то остаться, когда старше был. Но не помню, чтобы в 10 лет я самостоятельно отправился в путешествие. Нет таких историй, чтобы я один уехал в другой город или что-то еще.

— Просто я все думаю, что на каком-либо уровне должен существовать момент, где ты просто оторвался от родителей. Я все думаю, что он должен существовать, и ищу его.

— Почему должен оторваться? Я у них учился.

— Когда умирает отец, когда складывается его линия жизни в определенную картину, тебе все-таки 20 лет, ты уже слишком большой, ты уже оторвался к тому моменту. Выбор, мне кажется, человек делает раньше, и подростковом возрасте, что-то такое в нем происходит, что навсегда определяет.

— Я понял. Но с родителями не было такой ситуации. Единственное, с отцом — стремление к комфорту. Нет, это я потом размышлял и смотрел со стороны. Не было там таких точек. Были ситуации, с которыми я сталкивался. Это просто какая-то череда ситуаций. Можно вспомнить про школы… Мне вообще многое дал этот типовой институт дрессировки. В школе все начиналось с букв, которые отражали статус класса «А», «Б», «В», «Г». Буква «Г» объединяла потенциально неблагополучных. Я не знаю, подразумевала администрация что-то под этой буквой или нет, но я был именно в этом классе. Ты не хочешь носить эти дурацкие тапочки, переодевать сменку, ты хочешь идти в той обуви, в которой ты ходишь по улице, и ты придумываешь, как тебе пройти, залезть, подлезть через какие перила, обойти охрану.

Общее место учебных центров — это учитель, который всегда что-то требует, порядок, который тебе навязывают. У многих детей интерес к такой жизни быстро пропадал, и они уходили в героин, метадон, ПТУ.

Классе в седьмом я рисовал порнографические картинки на одноклассников и впервые столкнулся с силой искусства. Точнее, с тем, как оно способно демонстрировать человеческую природу с неожиданной стороны. Дело не в самих изображениях, а в реакции. Класс разделился на несколько групп, и одна из них стала использовать эти картинки для разоблачения другой. Потом один одноклассник на меня обиделся и отдал изображения учителю. Меня вызывали для разговоров с завучем, директором и психологом. Я не помню, о чем там шла речь. Помню только, что заведующая учебной частью всегда смотрела в живот и никогда в глаза. Потом из этой школы я ушел. Неожиданным оказалось, что весь архив порнографии там хранился до самого ухода. Видимо, они считали важным вместе с документами передать матери доказательства порока. Ей было по фиг, она не отреагировала. Ей это почему-то было не важно. Ей были важны какие-то другие вещи — что нарушит покой соседей.