О русском национальном сознании

Правда, при ближайшем рассмотрении проблема оказывается более сложной и противоречивой. Сами слова «западники», «западничество» таят в себе как бы подрывной смысл, в них заложена «идеологическая мина». Казалось бы, последовательный «западник» — это человек, преодолевший свою «русскость» (которая, как ни крути, оценивается в западнической идеологии в качестве чего-то «второсортного»…) и «сравнявшийся» с людьми западноевропейских стран. Однако ведь абсолютно ясно, что живущие на Западе люди никак не могут быть «западниками», то есть стремящимися преодолеть «свое» и усвоить иной, «чужой» образ жизни и мысли!

Западник — это, в конечном счете, «разновидность», «тип» именно русского человека, которым овладело стремление превратиться в западноевропейца, и с известной точки зрения «русское» в этом типе выступает даже более явно и резко, чем в тех русских людях, которые попросту живут в своем мире, оставаясь самими собой. Более резко потому, что в «западниках» очевиден как бы некий надлом, или, пользуясь популярным определением, «комплекс национальной неполноценности», который они стремятся изжить. Поэтому последовательное западничество являет собой, в сущности, один из видов русского экстремизма (который вообще характерен для русских); именно экстремистами были такие «крайние» западники XIX века, как В. С. Печерин или И. С. Гагарин, пытавшиеся (впрочем, тщетно) вытравить в себе все русское, — точно так же, как «крайние» славянофилы П. В. Киреевский и К. С. Аксаков пытались «очиститься» от всего западноевропейского…

И в конечном счете западник никак не может сравняться с западноевропейцами в глубоком, фундаментальном значении слова (для чего, кстати сказать, он должен стать не западноевропейцем «вообще», а англичанином, или немцем, или французом и т. п.) — подобно тому, как искусственные вещи никогда не равны естественным, природным. Более того: западники фатально «второсортны» и в своей, русской культуре. Так, например, в России было немало даровитых писателей, принадлежавших по своему мировоззрению к западничеству, но ни один из них не достигал уровня Пушкина, Тютчева, Гоголя, Достоевского или Толстого, которых невозможно отнести к западничеству.

Естественно возникает вопрос о противостоящем западникам направлении славянофилов. Гоголя и Достоевского и, тем более, поэта и мыслителя Тютчева нередко так или иначе причисляют к славянофильству, но это едва ли основательное решение (ниже мы будем подробно говорить о мировоззрении Тютчева). Последовательное, ортодоксальное славянофильство (следует отметить, что наиболее значительные представители этого направления далеко не вполне «умещались» в его рамках) ратовало за развитие своеобразной, отличной от романской и германской культур (и даже противостоящей им) славянской культуры и цивилизации, во главе которой, по убеждению славянофилов, должен быть русский народ.

В XIX веке (аналогичная ситуация сложилась также впоследствии в 1940-х годах, во время экспансии германского нацизма) для этой концепции вроде бы имелись существенные основания. Дело в том, что славянские народы подвергались тогда давлению и прямому гнету, с одной стороны-Австрийской, а с другой — Турецкой империй, а также Германии и Италии, и видели свою единственную защитницу в лице России.

Однако в тех исторических ситуациях, когда перед славянскими народами открывалась перспектива «свободного выбора» между Россией и Западом, они, как правило (отдельные «исключения» его не отменяют), стремились (и стремятся ныне) «интегрироваться» с Западом… Стоит сообщить, что в конце 1980-х годов мне довелось дать интервью журналистам Чехословакии и Польши, и я не без остроты поставил вопрос о том, что эти страны как бы всегда стояли и стоят перед «альтернативой»: быть ли «передним крыльцом России» или «задним двором Запада», и беседовавшие со мной журналисты признали, что в конечном счете их страны склонны выбирать второе.

Славянофильство, опираясь на единство происхождения славянских народов, не могло или не желало признать, что существеннейший геополитический водораздел проходит не между, скажем, Чехией и Германией и, тем более, Хорватией и Италией, а по западной границе России — Евразии.

Но главное — в другом. Самой своей идеей славянской цивилизации, в чьем лоне русские должны выступить как часть (пусть и значительнейшая) целого, славянофилы по сути дела как бы «добавляли» к двум важнейшим европейским цивилизациям — романской и германской — еще одну, которая, в конечном счете, должна была, так сказать, мериться той же мерой, что и две первые.

Но если эту меру и можно применять к собственно европейским славянским странам, для России такая мера не годится хотя бы уже потому, что Россия всегда была многоэтнической страной, включавшей в себя не только славянские, но и финно-угорские, тюркские и другие народы.