О себе. Автобиография, сценарии, статьи, интервью

К.К. Кшиштоф Занусси написал недавно, что из сегодняшней культуры исчезают вопросы. Я с этим не согласен. Люди не перестают спрашивать. Впрочем, сам Занусси, когда мы разговаривали уже после публикации статьи, предположил, что, возможно, люди ищут в фильмах-комиксах ответы на те же самые вопросы, с которыми мы обращались к Достоевскому и Прусту.

Т.С. Примером философии популярного кино может служить нынешний триумфатор – “Форрест Гамп”. “Жизнь – как коробка шоколадных конфет, никогда не знаешь, что внутри”, – говорит Форресту мама. Это пародия на философию. Земекис не поднимает никаких вопросов. Зритель испытывает удовлетворение другого рода: подобно бесхитростному Гампу, мы не понимаем жизни, но и не обязаны это делать. Может, я и дурак, но наверняка чего-то стою!

К.К. В этом уже заключен вопрос: “Зачем я живу? Кто я такой?” Я не видел фильма “Форрест Гамп”, но думаю, это неглупая картина, отвечающая каким-то человеческим потребностям.

Т.С. Ты общаешься с молодежью?

К.К. Стараюсь делать это как можно чаще. В Лодзинской школе, в других местах. Если на что-то тратить время, то на это.

Т.С. Ты не чувствуешь разделяющей вас дистанции?

К.К. Никогда не чувствовал.

Т.С. Но они принадлежат к другой эпохе, живут, в сущности, в другой стране, чем мы в молодости. Перед ними не было стены, в тени которой существовали мы, – я имею в виду политический строй.

К.К. Всегда найдется какая-нибудь стена. Мы тогда – по причинам политическим, цензурным – останавливались перед ней, пытались обойти. У них есть возможность перескочить.

Т.С. Недавно мы смотрели новые фильмы Кена Лоуча, режиссера, с которым тебя часто сравнивают, которому ты был готов, как сам пишешь, “подавать кофе на съемочной площадке”. Он не изменился. По-прежнему критикует английскую действительность, бьется головой о стену, снимает фильмы в духе “чешского кино” или “кино морального беспокойства”. Что ты об этом думаешь?

К.К. Я с восхищением смотрю на режиссера, которому хватает энергии описывать мир вокруг, который любит людей, с трудом справляющихся с жизнью, считающих каждую копейку, людей, который чувствуют тщету существования, утрачивают смысл жизни под спудом повседневных проблем, а затем вдруг снова его обретают – как это происходит у Лоуча – в результате какого-нибудь драматического события. Если воспользоваться жесткими моральными критериями, можно сказать, что он, в отличие от меня, не предал простого человека.

Т.С. Ты считаешь, что предал?

К.К. Нет, но меня иногда упрекают, что я снимаю фильмы слишком французские, слишком эстетские, слишком красивые, надуманные. Я убежден, что они не слишком французские, не надуманные, однако раз такие упреки высказываются, значит, основания есть.

Т.С. Эти фильмы поднимают “проклятые вопросы”, просто в изящной упаковке.

К.К. То, что ты называешь изяществом формы, – всего лишь соблюдение законов драматургии.

Т.С. Иначе говоря: форма этих фильмов обещает нечто иное, чем они содержат, ассоциируется с более легким кинематографом, дающим лишь символические ответы. И оставляющим зрителя наедине с большими вопросами. Мне кажется, твои фильмы выражают тоску по осмысленной целостности мира, которая – как у Тадеуша Ружевича – “сложиться не может”. Я сознательно упомянул поэта, который однажды провозгласил “смерть поэзии”, поскольку думаю, у вас есть нечто общее. Ты тоже оказался в положении художника “умолкнувшего”, что не означает – как мы знаем по Ружевичу – прекращения творческого процесса. Кроме того, и само молчание художника бывает значимым.

К.К. Ружевич мне близок и как драматург, и как поэт. Близок его образ мышления, его рационализм и его пессимизм. Но я не провозглашал “смерти кино”. Причины моего решения весьма земные. Я не прибегаю к масштабным обобщениям. Разве что время от времени в интервью вызывающе утверждаю, что документальное кино – род кино, который я очень любил, – умерло. На смену ему пришли телевизионные жанры: репортаж, ток-шоу.

Т.С. Номинированный на “Оскара” фильм Марцеля Лозиньского “89 мм от Европы” – классический пример документального кино в духе семидесятых.

К.К. Марцель Лозиньский – один из немногочисленных динозавров, которые прекрасно работают в уже не существующем кинематографе, тем самым оспаривая мой тезис. И слава богу. Именно Лозиньский упрекает меня, что я “предал” грубую действительность ради мишуры. А я считаюсь с упреками людей, которым доверяю.

Т.С. Однако, с другой стороны, тот же Лозиньский в новом фильме “Все может случиться” поднимает проблему смысла жизни; сделав главным героем ребенка, размышляет, откуда берется надежда, как рождается вера. То есть этот общественный деятель, насмешник, исследователь манипуляций над людьми, как будто идет по твоим следам, вступая в область философии, религии. Было бы интересно более подробно сравнить этих двух польских режиссеров-номинантов, но не сейчас. Так что просто спрошу о твоей последней поездке в Штаты на церемонию вручения “Оскара”.

К.К. Я не люблю Америку и стараюсь там не задерживаться.