О себе. Автобиография, сценарии, статьи, интервью

К.К. Что значит, “мне сегодня грустно”, верно. Но в Испании – а может, в Португалии, не уверен, – наоборот: у них синий издавна ассоциируется с энергией, с полнотой жизни. Сейчас не вспомню всех примеров, но люди с разных концов света – в том числе и связанные с культурой – рассказывали мне, как по-разному воспринимают эти цвета. Удивительно! Но во всяком случае даже в “нашей культуре” цвета не имеют единственного, твердо установленного значения. Тот факт, что в Англии – а также в Америке – синий означает печаль (отсюда “блюз”), не значит, что со свободой ассоциируется печаль. У свободы ничего общего с печалью и холодом – можно сказать, наоборот: свободе, в сущности, больше подходит красный, потому что если мы подумаем о том, с чем связана свобода, с каким из цветов флага, то вспомним революцию, кровь и так далее. Но я обозначил ее синим по той простой причине, что это первый цвет французского флага – а фильм наш снят на французские деньги. Если бы мы снимали, допустим, на немецкие, то вместо синего был бы желтый и фильмы назывались бы “Желтый, красный, черный”. Это в самом деле не имеет значения. Впрочем, сам факт, что фильм называется так, а не иначе, означает, что название открыто для интерпретаций – чему свидетельством наш с вами разговор; что оно может ассоциироваться с разными значениями цвета в нашей культуре – и совсем другими значениями в других культурах; что “синий” необязательно означает свободу, а порой даже наоборот; но иногда “синий” – свобода: почему бы нет? Так или иначе, тем самым больше свободы получает зритель. Конечно, я размышлял и о других названиях и, честно говоря, думал, что лучше бы придумать еще какие-нибудь заголовки – не “свобода”, “равенство”, “братство”, конечно, а что-то еще. Придумывать я перестал, когда продюсер сказал, что названия его вполне устраивают. Я ответил, что мне не очень нравится тот факт, что они в духе годаровских. Он сказал, что ему названия очень нравятся. И поскольку он был твердо уверен, я решил, что могут быть две точки зрения, и прекратил ломать голову. Кроме того, поиск названия всегда превращается для меня в кошмар, поэтому, раз ему понравилось – я успокоился.

П.К. В двух первых фильмах вы даете намеки на отсутствующие названия: в “Синем”, когда Жюли поднимается по ступеням Дворца правосудия, видно слово liberté на портике, в “Белом” читается следующее слово, égalité. Но fraternité не появляется никогда. Это потому, что действие “Красного” происходит в Женеве, а не в Париже?

К.К. Именно. Если бы в “Красном” хоть как-то присутствовал Париж, мы обязательно продолжили бы шутку – потому что это именно шутка, не имеющая никакого отношению к сути дела, – но третьего случая не представилось. И, к сожалению, на женевском Дворце правосудия такой надписи нет.

П.К. Так что хотя вы и высоко цените непредсказуемость – это слово часто появляется в ваших интервью, вы цените документальное кино за то, что не все предсказуемо, не все можно просчитать заранее, – вы сделали это не для того, чтобы удивить зрителей, ожидавших появления третьего слова?

К.К. Нет, да и мало кто вообще обращает внимание на эти надписи. Это для очень искушенных и внимательных зрителей.

П.К. Но критики много писали о связях цветов и лозунгов.

К.К. И правильно делали. Споры и размышления о смысле этих лозунгов кажутся мне уместными, потому что зачастую мы используем слова, смысл которых позабыли. Они стали символами, метафорами и кажутся самоочевидными. Но как только мы перестаем считать их самоочевидными и задумываемся над смыслом и над тем, какое отношение они имеют к нам, мы заново соотносим эти слова с жизнью, а именно с жизнью человека. Я думаю, вообще пришло время хорошенько задуматься о смысле всего, что составляет нашу традицию – я имею в виду иудео-христианскую традицию, западноевропейскую традицию, сформировавшую нас. Задуматься не только о том, что происходит с нами сегодня, но и о содержании понятий, которые определяли наше существование на протяжении всей истории, многих лет и веков, через войны, революции, из поколения в поколение. Мы вышли из всего этого – из первой заповеди, второй, десятой, а также из “свободы равенства, братства”, и оказались там, где оказались, потому что кто-то когда-то сложил голову за эти три слова, позволил себя распять за эти десять заповедей. Эти слова имеют немаловажное значение для сегодняшней жизни, для наших отношений с миром и друг с другом. Они формируют и направляют нас. И поэтому возникает вопрос: как мы на самом деле их воспринимаем, что на самом деле они значат для нас. Я думаю, этот вопрос заслуживает внимания, потому что если мы не понимаем, откуда идем и из чего состоим, то не можем понять и того, кто мы, что делаем на земле и куда направляемся. Не то чтобы я был большим сторонником историзма и понимания современности в контексте истории, но не думаю, что человеку может быть все равно, откуда он взялся.

П.К. У вас нет желания снять исторический фильм?

К.К. Нет. Меня это совершенно не интересует.