О себе. Автобиография, сценарии, статьи, интервью

П.К. Вы всегда очень тепло говорите об актерах, и мы видим, как они раскрываются в ваших фильмах. Мне интересно, мешало ли вам – если да, то в какой степени, – что они говорят на языке, которого вы не знаете, ведут диалог вне привычной вам языковой реальности?

К.К. Нет, в конечном счете – не мешало. Просто не имело значения, потому что, думаю, люди понимают друг друга помимо языка. В самом деле, это не так уж важно. Конечно, очень важно установить какой-то первоначальный контакт, но когда отношения хоть чуть-чуть переходят на следующий уровень, то уже не язык определяет, понимаем мы друг друга или нет.

П.К. Критики отметили, что в ваших фильмах все больше недоговоренности. Меня в этом смысле особенно интересует один пример – и то, как вы прокомментируете его и мое понимание этой сцены. Я думаю о финале “Белого”, о том, что он значит. Те, кто не принял фильм, особенно критиковали этот финал, но мне кажется, он напоминает финалы трех ваших прежних фильмов – коротких фильмов о любви и об убийстве, а также “Без конца”: по бумагам Кароль теперь мертв и тем самым официально он – призрак. А как по-вашему?

К.К. По-моему, это просто конец истории.

П.К. Но она продолжается в “Красном”.

К.К. Это просто значит, что все кончилось хорошо. Герой приходит в тюрьму, чтобы навестить героиню, она где-то наверху, в окне за решеткой, но они все равно вместе – и это просто значит, что история закончилась хорошо, что у нее, так сказать, хеппи-энд. Правда, в сценарии этот хеппи-энд был разработан более подробно, но по размышлении мы многое вырезали. Целый сюжетный блок.

П.К. Почему?

К.К. Главным образом потому, что он был не очень хорошо сделан, вышел запутанным, ужасно затягивал фильм и не добавлял ничего существенного, потому что существенным для меня был этот самый хеппи-энд и тот факт, что в отношениях двух людей, которые ненавидели друг друга, да и не могли не ненавидеть – она его, а он ее за свое унижение, – любовь победила ненависть. И я подумал, если нам удастся это передать, то и достаточно. Я согласен с критикой – финал получился не вполне ясным, но все равно считаю, что не стоило испытывать терпение зрителя долгой историей, потому что длилась она еще минимум минут десять и приводила к тому же самому. Может, было бы яснее – но то же самое. Потому что я ужасно боюсь затянуть фильм. У зрителя есть запас выдержки, и хотя он готов высиживать потрясающие погони и эффектные перестрелки – особенно дорогостоящие, чтобы деньги были видны на экране, – ему трудно даются истории более тонкие, менее драматические и остросюжетные. Чтобы помочь ему досидеть до конца – и помочь самому себе не потерять зрителя, – я предпочитаю сократить историю.

П.К. Мне кажется, авторское кино движется как раз в противоположную сторону – и выходит все больше фильмов длиной в два с половиной часа.

К.К. Да. Очень боюсь, что у этих картин будет все меньше и меньше зрителей. Чтобы сделать такой длинный фильм, нужно больше денег, чем на полуторачасовой, и, соответственно, больше зрителей, чтобы возместить расходы. Не знаю, как сложится в будущем. Знаю, что сегодня мои коллеги в разных странах – Ангелопулос, например – делают очень растянутые истории.

П.К. Ангелопулос всегда снимал исключительно длинные фильмы.

К.К. Всегда. Но при нынешнем темпе жизни кто будет сегодня смотреть эти двух с половиной часовые картины? Боюсь, не наберется достаточно зрителей, чтобы найти деньги на следующий фильм.

П.К. Однако именно столько длится “Криминальное чтиво”.

К.К. Но “Криминальное чтиво” – классический пример остросюжетного кино. Конечно, можно сказать, что это кино авторское, потому что Тарантино сам написал сценарий, но фильм не скрывает своей принадлежности к коммерческому кино, остросюжетному кино, кино о жестокости и насилии, а не кино, склонного к размышлениям и каким-то тонким, трудноопределяемым чувствам – чем, как правило, занимается авторский кинематограф. Меня длинные фильмы просто пугают.

П.К. В ваших фильмах все большее место занимает музыка. Особенно в “Двойной жизни Вероники” и в “Белом”. Збигнев Прайснер сказал, что музыка, которую он пишет для кино – несерьезная. Как вы соотносите это высказывание с симфонией Жюли (или ее мужа, это остается под вопросом) в “Синем”? Как нам относиться к этому сочинению – как к шедевру или с иронией?