О скупости и связанных с ней вещах. Тема и вариации

Не в этом ли парадокс? Не поэтому ли скряга Плюшкин, хоть и часть этого бездушного мира, который Гоголь беспристрастно описывает, кажется нам трагическим героем во всей невзрачности своей беды? Скупец как фигура эмпатии в своей отвратительности? Не в последнюю очередь Плюшкин в романе является единственной фигурой отчаяния, фатальной потери, на которую он отвечает скупостью, тогда как все другие герои (антигерои) не имеют, что противопоставить ничтожности.

Достоевский выстраивал фигуры скупых как с опорой на пушкиновского «Скупого рыцаря», так и на гоголевского Плюшкина, но прежде всего ориентируясь на первого[128]. Связь с ним эксплицитная и простирается от самого начала, когда в одном из своих первых рассказов, в «Господине Прохарчине» (1846), писатель, по собственным словам, вдохновился Пушкиным, и вплоть до одного из последних романов – «Подросток» (1875). Если мы сперва обратимся к концу, то в «Подростке» сможем проследить за героем Аркадием Долгоруким, желающим стать ни больше ни меньше, чем Ротшильдом, такова грандиозная амбиция этого юноши, в качестве жизненного примера и путеводной звезды для него выступает как раз Барон Пушкина:

Мне не нужно денег, или, лучше, мне не деньги нужны; даже и не могущество; мне нужно лишь то, что приобретается могуществом и чего никак нельзя приобрести без могущества: это уединенное и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьется мир! Свобода! Я начертал наконец это великое слово… Да, уединенное сознание силы – обаятельно и прекрасно [Достоевский 1979].

Скажут, глупо так жить: зачем не иметь отеля, открытого дома, не собирать общества, не иметь влияния, не жениться? Но чем же станет тогда Ротшильд? Он станет как все. Вся прелесть «идеи» исчезнет, вся нравственная сила ее. Я еще в детстве выучил наизусть монолог Скупого рыцаря у Пушкина; выше этого, по идее, Пушкин ничего не производил! Тех же мыслей я и теперь

[Там же].

Одинокое осознание силы, дословно взятое из «Скупого рыцаря», и затем сила идеи, которая превосходит силу материального богатства как его метафизическая надстройка, – именно в этом состоит двигатель многих героев Достоевского, их скрытая побудительная страсть, призывающая из низкого социального положения подняться до положения могущества. Ими руководит не то, что бы они могли себе позволить, а потаенная сила идеи, заимствованная у Барона. Один из наиболее проницательных толкователей заявляет: «Из всех произведений Пушкина на Достоевского больше всего повлиял „Скупой рыцарь“, которым он был, так сказать, одержим»[129].