О смерти и умирании

Миссис К. очень напомнила мне другую пациентку – С., женщину среднего возраста, к которой смерть подобралась в расцвете лет и на максимальной точке ответственности, когда ей было необходимо заботиться о других людях: о восьмидесятиоднолетнем свекре, недавно пережившем инфаркт, далеко не молодой матери с болезнью Паркинсона, двенадцатилетней дочке. К. опасалась, что дочь в связи с болезнью матери может повзрослеть до времени. Был еще двадцатидвухлетний недееспособный сын, который регулярно проходил лечение в муниципальных больницах. К. беспокоилась о сыне, боялась за него. Ее отец бросил троих маленьких детей от первого брака. Это стало одной из причин, почему пациентка испытывала такую тревогу, что уже не сможет заботиться обо всех близких людях, которые так от нее зависели, именно в тот момент, когда она нужна им как нельзя больше. Несомненно, подобные семейные тяготы не дадут человеку умереть в покое до тех пор, пока не будут обговорены все вопросы, пока не будут найдены решения. Если такой пациент не имеет возможности поделиться переживаниями, гнев и депрессия неизбежны. Что касается гнева, то наиболее показательно негодование К. по отношению к медицинской сестре, которая решила, что пациентка сама способна добраться до кабинета рентгенолога. Сестра не приняла во внимание потребности пациентки. Рентгенологи больше думали о приближении конца рабочего дня, нежели об оказании качественной помощи ослабленной, уставшей больной. Та же была настроена обходиться без посторонней помощи, однако лишь до тех пор, пока хватало сил; К. желала сохранить чувство собственного достоинства, несмотря на неблагоприятные обстоятельства.

Пожалуй, ярче всего К. описала свою потребность в чутких, внимательных людях, объяснила, как общение с ними может улучшить самочувствие больного. Хорошим примером является ее желание оставить стариков в семье, позволить им жить в меру своих возможностей, ни в коем случае не отсылать их в дом престарелых. То же и с сыном, чье присутствие для родных почти невыносимо, однако парень стремится быть дома, не хочет снова возвращаться в муниципальную больницу. И мать разрешает ему остаться, рассказать о его тревогах – насколько сын вообще в состоянии это сделать. Вся ее борьба, направленная на максимально возможную заботу о близких, свидетельствовала о том, что пациентка сама желала, чтобы ей разрешили жить в семье. Она хотела приносить пользу дома до тех пор, пока еще на это способна. К. считала, что будь она даже прикована к постели, ее присутствие в доме никого бы не тяготило. Возможно, в ходе семинара частично исполнилось последнее желание пациентки: встречаться с людьми, рассказывать им о том, какие потребности испытывают тяжелобольные люди.

К. оказалась пациенткой, которая желала делиться своими эмоциями и в то же время с благодарностью принимала помощь, в отличие от пациентки Л. Та приняла приглашение на беседу, однако толком так и не смогла выразить свои чувства. Это произошло гораздо позднее, почти перед ее смертью. Она тогда попросила нас навестить ее.

К. заставляла себя действовать, насколько могла, до тех пор, пока не будет решен вопрос с ее сыном, страдающим психическим расстройством. Ей помогала вера, поддерживал чуткий муж. Все это давало пациентке силы терпеть долгие мучения. Она поделилась одним из своих последних желаний (не выглядеть ужасно в гробу) с мужем, который понимал, что желание это продиктовано заботой о ближних. Думаю, боязнь «ужасно выглядеть» выразилась и в беспокойстве К. за пациентов, плачущих в своих палатах, возможно – «теряющих достоинство». Мы видим эту боязнь и в страхе пациентки перед бессознательным состоянием, когда она говорит: «Невозможно предположить, как ведет себя твое тело, когда ты в бессознательном состоянии. У каждого свои реакции. Думаю, что в этом смысле очень важно доверять своему доктору, знать, что он будет с тобой. Доктор Е. всегда очень занят, особо с ним не поговоришь».

Здесь звучит не только беспокойство за других людей, а скорее страх потери контроля над собой, страх впасть в негодование, когда семейные проблемы становятся непосильными, а человек, наоборот, слабеет.

В ходе наших следующих бесед пациентка еще раз подтвердила непреодолимое желание «иногда кричать в полный голос». Она говорила: «Прошу, освободите меня! Не могу больше волноваться за всех и каждого!» К. испытала огромное облегчение, когда вмешались капеллан и социальный работник, а психиатр начал рассматривать необходимость устройства ее сына в клинику. К. обрела покой и перестала тревожиться по поводу вида своего тела в гробу лишь после того, как были приняты меры в отношении ее семейной ситуации. Только тогда образ «ужасного облика» исчез, пришли мир, покой, достоинство. На этой стадии пациентка окончательно вступила в фазу принятия и отрешения.