«Если бы я зналъ!? говоритъ онъ устами героя романа „Тяжелые сны“, учителя Логина:? а то я какъ-то запутался въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ и себ. Свточа у меня нтъ….. Мн жизнь страшна»… «А чмъ страшна жизнь?»? спрашиваетъ его Нюта, и слышитъ въ отвтъ: «мертва она слишкомъ! Не столько живемъ, сколько играемъ. Живые люди гибнутъ, а мертвецы хоронятъ своихъ мертвецовъ»… Жизнь страшна, такъ какъ нтъ свточа, который освщалъ бы ея тьму; а безъ этого свточа Коля не въ силахъ противостоять Ван и противиться великому искушенію смерти; красота жизни блекнетъ передъ нелпостью жизни. И однако красота эта настолько велика, что ею иногда въ . Сологуб Коля побждаетъ Ваню. Непосредственно за «Жаломъ Смерти» слдуетъ прелестный и нжный разсказъ «Земл земное», въ которомъ Саша и преодолваетъ смерть и не кончаетъ безуміемъ. Кстати замтить, во всхъ этихъ разсказахъ . Сологуба главныя дйствующія лица? дти; авторъ точно намренно ограничиваетъ этимъ кругомъ область своего художественнаго творчества, подобно тому какъ Иванъ Карамазовъ этимъ же крутомъ очерчивалъ свои этическіе вопросы. И причина? та же самая. Нелпость, безсмысленность жизни, ея зло, ея ужасъ должны ярче быть видны на дтяхъ, которыя еще, говоря словами Карамазова, яблока не съли и пока ни въ чемъ не виноваты. Ни въ чемъ не виноватъ и Саша? и однако непонятный страхъ жизни уже сдавливаетъ его сердце: «почему? онъ не зналъ, не могъ понять, и все чаще томился»… Это неосознанное чувство онъ не можетъ, онъ не уметь перевести въ сознаніе; отсюда его поиски «страшнаго» въ мір духовномъ и тлесномъ. Онъ ждетъ страха, идя ночью на кладбище: «Саша медленно шелъ по дорог вдоль рки, озирался вокругъ и ждалъ, когда будетъ страшное… Онъ ждалъ страха, да уже и хотлъ его, что дальше, то сильне, и напрасно: страха не было»… Онъ чувствуетъ, что окружающая его реальность «страшне» всякихъ призраковъ. «Нетерпливое ожиданіе страха усиливалось… И гд же страхъ? Саша проходилъ между крестами и могилами, между кустами и деревьями. Подъ землею, онъ зналъ, лежали, истлвая, покойники: что ни крестъ, то внизу, подъ могильною насыпью, трупъ, зловонный, отвратительный. Но гд же страхъ?.. И почувствовалъ Саша, что эта нмая и загадочная природа была бы для него страшне замогильныхъ призраковъ, если бы въ немъ былъ страхъ»… И здсь за Сашей опять стоитъ самъ . Сологубъ, съ той только разницей, что вмсто условнаго «если бы», онъ прямо говоритъ: «мн страшно»…
Здсь уже нтъ никакихъ «если бы», здсь окружающая реальность пугаетъ поэта своею безсмысленностью. И хотя надъ Сашей эти страхи безсильны, но все же «тоска томила его»… Безсиленъ надъ нимъ и страхъ физическихъ мученій, которыхъ онъ такъ настойчиво добивался; испытавъ ихъ, онъ думаетъ: «проходитъ боль? и уже не страшно. Нестерпимая, но проходящая, да она и вовсе не страшна»… Такъ онъ «испыталъ и тлесныя мученія, но и въ нихъ не было побждающаго страха». Нтъ ничего страшнаго, не страшна и шишига лсная, круглая, толстая, вся слизкая, съ головой какъ у жабы; если бы такая шишига была и Саша ее увидлъ, то? «чего ужасаться! Да вотъ и эта стна страшне шишиги», отвчаетъ Саша. Нтъ ничего страшнаго, не страшна и смерть-освободительница, ибо все одинаково безцльно, безсмысленно, никчемно. «Саша чувствовалъ, что все умретъ, что все равно-ненужно и что такъ это и должно быть. Покорная грусть овладла его мыслями. Онъ думалъ: „устанешь? спать хочешь, а жить устанешь? умереть захочешь. Вотъ и ольха устанетъ стоять, да и свалится“. И явственно пробуждалось въ его душевной глубин то истинно-земное, чт'o роднило его съ прахомъ и отъ чего страхъ не имлъ надъ нимъ власти…» Все умретъ, все равно-ненужно; «но неужели суждено человку не узнать здсь правды? Гд-то есть правда, къ чему-то идетъ все, что есть въ мір»… Но правда эта, говоря словами Ивана Карамазова? не отъ міра сего: не нашелъ этой правды никто, не найдетъ ее и Саша, ибо правда эта? миражъ, обманчивая тнь, ея нтъ въ мір. Въ этомъ сознаніи? то жало смерти, которое погубило Володю, Сережу, Колю, Ваню и еще многихъ другихъ, цлую серію сологубовскихъ героевъ-дтей; Саша первый вырвалъ это жало, преодоллъ искушеніе смерти. «Весь дрожа, томимый таинственнымъ страхомъ, онъ всталъ и пошелъ… къ жизни земной пошелъ онъ, въ путь истомный и смерт-ный». Преодолвъ мечту о смерти, онъ впервые испытываетъ неизвстный ему раньше томительный страхъ, страхъ передъ жизнью, въ которую ему теперь приходится вступать.