О современной поэзии

Однако лирический романтизм может получить идеальное продолжение. Например, в стихотворениях, которые Монтале пишет между выходом второго издания «Панцирей каракатиц» (1928) и сборником «Буря и другое» (1956), стиль сохраняет метрическую, синтаксическую и лексическую связь с досовременной лирикой трагического стиля, а повседневный опыт эмпирического человека по-прежнему представляет космическую и историческую ценность, как в лирическом романтизме342. Речь идет о динамической и диалектической преемственности, которая учитывает, насколько изменились привычки поэтов после окончательного триумфа индивидуального таланта, и которая сохраняет дух традиции, изменив ее букву, не предаваясь ностальгии. Язык Монтале является исторически обусловленным, техническим, конкретным, современным, но в то же время отобранным и сдержанным: его отличает плюрилингвизм и открытость современному миру и в то же время моностилизм и компактность, как в лексике досовременной поэзии высокого регистра. Эти два компонента – с одной стороны, литературный по своему происхождению словарь, с другой – технические термины или прозаизмы, – соединяет стремление к точности, умение передавать особые оттенки особого опыта343; в то же время метрика возвращается к стиху и к традиционным схемам или намекает на них без всякой иронии или подчеркнутой архаичности – это означает, что с точки зрения поэта между настоящим и прошлым не произошло окончательного разрыва, поэт не разоблачает анахронический характер просодии, этого самого церемониального правила, в эпоху, когда на лирику воздействует миметическая сила прозы и анархический натиск индивидуального таланта. С другой стороны, форма опыта также развивается: Монтале признает абсолютную ценность за некоторыми фрагментами собственной истории лишь потому, что события, о которых он говорит, укладываются в прерывистую линию развития, проявляются независимо друг от друга. Если романтическая биография является потенциально непрерывной, поскольку в любое мгновение частная жизнь может превратиться в универсальный человеческий символ, насыщенные, полные мгновения, о которых повествуют стихотворения Монтале, оказываются совершенно случайными, их окружает пустое, лишенное смысла время, «scialo di triti fatti» («поток заурядных событий»), который каждое отдельное стихотворение призвано остановить344. Отсюда не жесткая, а диалектическая непрерывность тем, равно как и непрерывность стиля: дух выдающегося лирического романтизма по-прежнему жив, однако его буква приспосабливается к новым временам. Я назвал этот способ писать стихи современным лирическим классицизмом345: «классицизмом» – в силу преемственности с поэтической традицией высокого стиля, а главное – с энтелехией нашего литературного жанра, с выдающимся европейским лирическим романтизмом, ставшим каноническим образцом субъективной поэзии трагического стиля; «современным» – потому что он приспосабливает традицию к новому времени, не стремясь к ностальгическому сохранению прошлого. Речь идет о центральной тенденции в итальянской поэзии XX века. К ней принадлежат некоторые из крупнейших итальянских лириков только что завершившегося столетия: Серени, Фортини, в определенном смысле Саба и Луци – все они современные классицисты. Заметный классицистический элемент присутствует во многих выдающихся произведениях европейской поэзии XX века – от «Дуинских элегий» Рильке до «Четырех квартетов» Элиота. Когда же связь с традицией является не органичной, а намеренно механистичной, подчеркнутой, классицизм превращается в маньеризм – это часто происходит у Фортини, но еще раньше в стихотворениях Брехта – поэта, которому Фортини обязан больше всего.

5. Антилирическая периферия: возвращение к объективности