О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

А как же быть со столь «убедительным доказательством» Л. А. Тимошиной того факта, что в 1630 г. Иосиф остался в Москве и не сопровождал Андрея Борецкого на его обратном пути в Киев? Думаем, что и здесь все достаточно просто. Л. А. Тимошина, безусловно, права, когда говорит, что Иосиф еще находился в Москве в то время, когда Андрей уже достиг Путивля, а затем отправился в Киев, – об этом свидетельствуют документы. Но это – их последние сведения, «дело» на этом обрывается, дальше остается делать только предположения. И если у Л. А. Тимошиной «нет оснований полагать, что (Иосиф] покинул столицу позднее», то у нас, в соответствии с нашим пониманием всего этого эпизода, такие основания имеются.

Л. А. Тимошина, хотя и не пишет об этом, несомненно, считает, что А. Борецкий уже без своих прежних спутников был отправлен из Москвы с милостыней митрополиту и киевским монастырям, добрался до Путивля, где к нему присоединился лекарь, а затем возвратился в Киев. Судя по тому, как излагается ситуация на л. 79–84, его сопровождал лишь пристав, который имел наказ довезти брата митрополита Иова не только до Путивля, но, если понадобится, то и до Киева. О митрополичьем слуге Федьке в документах нет ни слова, из чего следует заключить, что он остался вместе с Иосифом в Москве. Совершенно ясно, что весь этот эпизод может быть восстановлен следующим образом.

Русские власти, войдя в положение киевского митрополита Иова, разделили присланную им к царю и патриарху группу на две части: брат митрополита вскоре, через три недели после приезда 11 апреля в Москву, был послан в обратный путь за путивльским доктором, с которым как можно быстрее должен был затем достичь Киева (быстрому продвижению его способствовал московский пристав); протосингел Иосиф, его иеродиакон и митрополичий слуга были оставлены в Москве до того времени, пока будет приготовлена большая царская и патриаршая милостыня – «жалование на церковное строение», которую они и должны были доставить по назначению. Если мы все это представим себе таким образом, то у нас, в отличие от рецензента, имеются вполне веские «основания полагать, что (Иосиф) покинул столицу позднее» и в сентябре 1632 г. приехал сюда уже в третий раз.

Возникает вопрос: почему Л. А. Тимошина так настаивает лишь на двух приездах Иосифа в Россию, почему, досконально зная делопроизводство Посольского приказа XVII в., она анализирует «дело» № 2 не «естественным», а странным образом, пренебрегая ясным смыслом сохранившихся документов и придавая исключительное значение не дошедшей до нас, но реконструируемой самой исследовательницей челобитной протосингела? Думаем, что дело здесь не столько в гипертрофированном формализме при изучении документов, позволяющем ей, при, казалось бы, твердых представлениях относительно техники их анализа, «перегибать палку» и делать ошибки, сколько в той позиции, которую позволяет себе отстаивать этот историк. Несколько позже, подводя итог критике Л. А. Тимошиной первого параграфа I главы нашей книги, мы остановимся на этом отдельно.

Прежде, чем мы закончим разбор этой части рецензии, необходимо обратиться к рассмотрению еще одного важного вопроса. В жалованной грамоте царя и патриарха протосингелу Иосифу было указано, что он должен «…учити на учительном дворе (курсив наш. – Б. Ф.) малых робят греческого языка и грамоте» (Рец. С. 695–697). Выделенные нами слова немедленно приводят Л. А. Тимошину к заключению, что в Москве еще до Иосифа существовал учительный двор, созданный заботами Михаила Федоровича и Филарета Никитича, во всяком случае, к началу сентября 1632 г., т. е. до обращения Иосифа со своей челобитной, и на этом дворе находилось учебное заведение начального образования, где «предусматривалось преподавание нескольких, скорее всего, простейших, дисциплин – чтение и письмо по-русски, возможно, начала арифметики», а также, поскольку здесь появился теперь и преподаватель греческого языка, то это «заставляет задуматься о возможности обучения детей и второму иностранному языку – латинскому» (Рец. С. 595–597). В русской столице, таким образом, уже существовала начальная школа с определенной, все расширяющейся программой.