О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века

д) Наконец, еще один штрих. В своей работе мы сообщаем точную дату кончины протосингела Иосифа (Школы. С. 16). Теперь, соединив сведения источников, мы знаем, что Иосиф умер 19 декабря 1633 г. и был похоронен в Симонове монастыре, куда на основании царского указа от 24 февраля 1634 г. было дано 100 рублей «в вечной поминок для его многие службы и иноземчества» (Рец. С. 598). Все, казалось бы, ясно. Но не Л. А. Тимошиной! Ее исключительной требовательности как исследователя недостаточно ни текста на могильной плите протосингела Иосифа, ни сведений сохранившихся документов, свидетельствующих о высокой оценке этого деятеля культуры царем Михаилом Федоровичем: найдя в описи дел Разрядного приказа под 7142 (1633/34) годом запись о некоем киевском старце Иосифе, видимо, нарушившем «запреты, связанные с употреблением мяса в Великий пост и с курением табака» (Рец. С. 598), Л. А. Тимошина, несмотря на то, что «дело» этого второго Иосифа относится уже к маю 1634 г., когда прошло 5 месяцев после кончины протосингела, не совсем уверена, что перед нами – два разных лица: «…в конце 1633 – первой половине 1634 г. в документах упоминаются два духовных лица, оба киевлянина, с одинаковыми именами – Иосиф, находившиеся в ведении Разрядного приказа, – совпадения удивительные» (Рец. С. 598]. Сразу решить этот вопрос на основании имеющихся данных сама рецензент не может: «возможно, дальнейшие исследования внесут окончательную ясность в этот вопрос» (Там же)! Остается загадкой, ради достижения каких целей следует сражаться с очевидными фактами.

Итак, какое же заключение можно сделать по прочтении той части рецензии, которая посвящена первому параграфу? Л. А. Тимошина, опровергнув решительно все положения нашего исследования, в результате собственного анализа источников формулирует следующие выводы.

а) Никакого стремления русского правительства в 30-х гг. XVII в. пригласить в Москву с Православного Востока греческого учителя не существовало.

б) В этом не было нужды, поскольку уже до сентября 1632 г. в русской столице заботами царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета Никитича был создан учительный двор, где действовала русская школа с определенной программой обучения.

в) Появившийся в Москве еще в 1630 г. и затем оставшийся здесь (по-видимому, на постоянное жительство) протосингел Иосиф долгое время никакого отношения ни к какой школе не имел, а затем вдруг решил проявить свою собственную инициативу и предложил русским властям услуги в качестве переводчика книг с греческого на славянский язык и учителя греческого языка.

г) Никаких возражений со стороны царя и патриарха не последовало, Иосиф получил жалованную кормленую (но не жалованную!) грамоту, которая в первую очередь определяла условия проживания этого человека в Москве, а уж затем разрешала ему служить переводчиком и (во вторую очередь!) учителем.

Выше мы, надеемся, достаточно убедительно показали, что все эти выводы получены Л. А. Тимошиной путем неумелого, неточного, необъективного, основанного на незнании целого ряда фактов анализа источников. В конце концов все становится понятным: столь «грязная работа» проводится не просто историком, стоящим в силу своей специализации вне исследуемой нами тематики, но активным сторонником определенной идеологической позиции, историком-«патриотом», стремящимся очистить русскую культурную почву даже XVII столетия от иностранного (пусть даже греческого!] влияния. Ради этого можно пожертвовать и научными принципами!

Выявление взглядов Л. А. Тимошиной на историю русского просвещения, как мы увидим далее, позволит лучше понять многие ее приемы исследования, гипотезы и выводы.