О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

Лети, мой отчаянный парус!
Не знаю, насколько смогу,
Чтоб даже тяжёлая старость
Меня не согнула в дугу!..

Какая старость! Бедный Коля Рубцов прожил всего лишь 35 лет и был задушен 19 января 1971 года любимой женщиной во время ссоры…

Ну, а мне судьба приказала шагать дальше, как предписал заголовок в одной из газет в день 2 марта: «В строю, на поверке, с временем сверяя шаг». «Главный критерий – дело». И жизнь, как колесо, покатилась дальше…

3 мая

Наступил день Первого мая. В отличие от юношеских лет и жизни в Арсентьевском переулке – никакой приподнятости, никакого душевного «экстазуя» и никаких праздничных шумов и звуков. Во дворах в районе Песчаных улиц нет детей с шарами и гуделками, не видно демонстрантов с барабанами и гигантскими портретами вождей на тележках с колёсиками. Ничего. Только свежераспустившаяся зелень да небо в облачном панцире…

Поехали на ВДНХ. Былой восторженности уже нет. Удивительная архитектурная безвкусица. Нагромождение разностильных дворцов и павильонов, уже начавших обсыпаться. Городок лжеуспехов и псевдопышности. Чтобы выпить пива, пришлось отстоять в очереди минут 40. Продавщица то получала товар, то заряжала бочку, то бегала за мелочью, то, закатив глаза, считала, сколько сдать сдачу, и т. д. После пива началась туалетная вакханалия. Ще то и дело восклицала «ой!» и мчалась в очередной «домик». Измучившись «отливаниями», посидели немного на берегу пруда и вконец обессиленные поехали домой. По дороге заглянули в павильон свиноводства и полюбовались безмятежным 400-килограммовым хряком эстонской беконной породы по кличке Куллер. Всё остальное – метро, обед, сон, вечер – спрессовалось в одну неразличимую тянучку отдыха.

4 мая

Чтобы отправиться в турпоездку (Бельгия, Голландия, Люксембург), недостаточно крикнуть: эй, Селифан, закладывай бричку! Прежде чем поставить ногу на тарантас, надо оформить все документы. К примеру, взять у врача справку, что климат в странах Общего рынка с его депрессиями и инфляциями не может повредить человеку, привыкшему жить в условиях стабильного социализма.

Надо – значит, надо. И я помчался в поликлинику. И тут льстивые просьбы по поводу талончика, титанические поиски карточки и стоическое высиживание в очереди. Наконец врач. Спрашивает: «Вы не псих?» «Нет», – отвечаю я, холодея. «Тогда нужна об этом справка». Возражать бесполезно, пришлось добывать справку, что я не псих. Снова талончик – карточка – очередь – врач. Наконец и долгожданная справка: «гражданин Безылянский практически здоров и может ехать в Болгарию». Почему в Болгарию? И почему Безылянский – с перевиранием фамилии?.. Ещё комиссия Московского райкома партии. Сбившийся в кучу народ испытывает почти экзаменационные страсти: «Что спрашивают?» Все выскакивают из комнаты, где заседает комиссия, распаренные, словно побывали в Даниловской бане. «О чём спросили?» «Про передовую сегодняшней „Правды“». Все ахают и бросаются на поиски газеты…

Комиссию я проскочил благополучно, но в Союзе журналистов попал не в основной состав отъезжавших, а в резерв… Расстроенный, я вышел на Арбат. Светило солнце, улыбались девушки, игриво ласкался ветер, но всё это не радовало. Ужас как захотелось туда, на брюссельскую площадь Гранд-плас, в голландский порт Делфзейл, где стоит памятник комиссару Мегрэ, и после охоты в Арденнском лесу побаловаться знаменитым мозельским вином в Люксембурге…

Май (после 4 мая) – без даты запись об одном дежурстве по главной редакции вещания на страны Латамерики, сделанная во время самого вечернего дежурства: надо же вспомнить, как ЭТО БЫЛО.

Не успел прийти в Комитет (радиодом на Пятницкой все называли просто: Комитет), как навалились производственные заботы, аки медведь; что-то срочно надо читать, править, редактировать. Затем косяком пошли срочные сообщения: речь Косыгина на приёме в ратуше Стокгольма, советско-шведское коммюнике, речь Подгорного на обеде в Хельсинки, – и понеслось дальше – информация, как ураган.

Дежурство в стиле аллегро. Подступает время очередного блока новостей, бегу на 7-й этаж в ротапринтную, хватаю свеженькие материалы из пасти ротапринтной машины, закидываю их на 9-й этаж португальскому переводчику, на 10-й – испанскому. Потом, разумеется, пошли поправки. На ходу соображаю, куда из новостей что лучше поставить, как изменить всю программу дня, – целая круговерть. Бегаешь весь вечер и обмозговываешь, ибо вечером ты – главный во всей Главной редакции, от тебя всё зависит, и, само собой, спрос с тебя. Как принято говорить: «чесать будут тебя» в случае чего. Хорошо, что в редакции пропаганды дежурил свой человек – Игорь Фесуненко, – и он подкидывал мне материалы прямо по подцинковке (тут дорога каждая минута!). Я всё делаю исправно и оправдываю репутацию одного из быстрых и оперативных дежурных. А гватемалка Марта к тому же считает, что я весёлый. Н-да, весёлый дежурный в тот вечер набегался окончательно и домой притащился в бесчувственном состоянии.

26 мая