О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы

«Я нахожу теперь, что самый глубокий и блестящий ум ни к чему не ведёт, если нет судьбы свыше. Ум есть только факт, как цветок на траве, как запах хороший… Я не нахожу, чтоб другие были способнее или умнее меня; я нахожу, что Богу угодно было убить меня; и я не считаю Бисмарка во всём выше и годнее Наполеона III, я думаю только, что первому пришёл черёд по воле Божией, и больше ничего… А почему другие в лучшем положении, чем я?.. Это воля Господня… Или какие-нибудь их тайные заслуги, опять-таки перед Богом, а вовсе не умение устраиваться, как говорят…»

И далее: «Есть нечто бесконечно сильнейшее нашей воли и нашего ума, и это нечто сокрушило мою жизнь, а не мои ошибки».

Ссылки на Бога понятны: XIX век. Вместо Бога можно подставить фатум, рок, стечение обстоятельств… Вот и я не попал в колею, без родственников, друзей, меценатов. Сам Леонтьев презирал тех, кто обивает литературные пороги редакций – «разные Аверкиевы и т. п.». Леонтьев называл себя удалённым и брезгливым человеком… Как поздний славянофил, считал главной опасностью либерализм с его «омещаниванием» быта и культуры всеобщего благополучия, проповедовал «византизм» (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.). В советские годы считалось, что Леонтьев стоял «на крайнем фланге реакции».

Печальный пессимист Константин Леонтьев советовал: «Терпите! Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственно возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите…» (1886).

Утешил Константин Николаевич, утешил. Леонтьев прожил 60 лет, как о нём выразился один современник, пользовался «заслуженной неизвестностью». Смешно, но кто-то из современных писателей сказал мне однажды: «Вас хорошо знают в узких кругах». Н-да… (25 марта 2019 г.)

23 мая

Хожу на работу и мечтаю о блаженной пенсии, чтобы не ходить в присутственное место и не видеть людей, от которых тебя тошнит. Когда Вяземского Николай I определил на службу в Министерство финансов, князь записал в своём дневнике: «Если я мог бы со стороны увидеть себя в этой зале, одного за столом, читающего чего не понимаю и понимать не хочу!..» Гордый был князь Пётр Вяземский. В стихотворении «Негодование» (1820) признался: «Я ранее „прости“ сказал младой весне, / Весне надежд и заблуждений!..» Жил бы Вяземский в наши дни, из него сформировали бы человека политически активного, знающего дело, умеющего работать и всегда готового к защите своей родины – так сформулирована задача на съезде комсомола. И не «прости», а только «вперёд!».

17 мая в Центросоюзе состоялась встреча руководства с делегатами XIX съезда ВЛКСМ. Делегаты лихо шпарили текст по бумажке. Благодарили за заботу старших товарищей, давали клятву верности, а ещё просили помочь товарами, транспортом и всем необходимым, которого мало или совсем нет… По теле выступал комсомольский вожак Пастухов и пылал ненавистью к классовым врагам. Есть враг – есть цель, значит, всё в порядке, а товары, транспорт – это мелочь…

30 мая

Ещё один «коллега» по дневникам – Константин Паустовский: «Надо ежедневно записывать всё. Иначе дни тают, как дым, как рыжее марево». И что записывать, что 24 мая состоялся Пленум и принята Продовольственная программа – и забрезжили горизонты надежды? Боюсь, что это только «рыжее марево»: при нашей системе ничего путного в России не получится, надо менять не карты, а всю колоду. Отвратили людей от земли, и как их вернуть обратно? Нужны действительные стимулы, а не голые призывы: давай-давай. «Давали уж много раз!» – так можно перефразировать слова из какой-то оперетты (кажется, «Фиалка Монмартра»).

Как-то обедали в Домжуре славной четвёркой: Феликс Медведев, Половик, Аркадий Гаврилов и я. Книголюбы! Знатоки! Но солировал Феликс со своими историями, как был в маршальской квартире у Роберта Рождественского с окнами, выходящими на Центральный телеграф, как он встречался с Вероникой Полонской, о том, кто что собирает: Валентин Катаев, к примеру, кепки, Лев Никулин – лезвия. О том, как критик Тарасенков приходил к Эренбургу и, захлёбываясь от восторга, читал стихи Мандельштама, а потом в своих критических работах громил поэта как выразителя буржуазного сознания…

Были в гостях у Сериковых. Рассказы о том, как живут наши корреспонденты за рубежом, где что выгоднее покупать. Далее советская хроника: кто с кем, кто кого бросил, к кому ушёл и т. д. Галя рассказывала это с горящими глазами, ну, и о том, что сегодня в моде бриллианты и изумруды. Н-да. А через день мы поехали на Химкинское кладбище, где покоятся люди, отмечтавшие о драгоценностях. На памятнике – фамилия Зайчик. Значит, отпрыгался и отбегался сердешный. Оленька Умникова-Пузь, 23 года. Вот и вся жизнь. Поэтому, как говорил в последнем романе Трифонова его герой Маркуша своему приятелю Антипову: «Не гони кобылу! Делай паузы…» Потише, мой друг, поспокойнее…

19 июня