О том, почему с нами происходят «случайные» события. Таинственное и непостижимое действие Промысла Божия в окружающем нас мире и в жизни каждого чело

Одно верно: Бог существует, все сотворил и всем управляет; все, что от Него происходит, есть благо: следовательно, и все, происходящее с нами, происходя от Бога, должно быть благо и благо не потому, что мы таким его признаем, а потому, что оно от Бога. Следовательно, — покорность без разбора, умствования и ропота.

Бог не может посылать человеку страдание только для того, чтобы душа его страдала. Но сколько однако таких страданий, цели которых мы понимать не можем! На что в таком случае опереться? На мысль о Боге. Страдание от Него, следовательно, дар Божий, следовательно, благо. «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте».

Наше верховное благо состоит в признании воли Божией и в то же время в признании ее неисповедимости. Что бы мы были без этого верховного блага, посреди бесчисленного множества бедствий житейских, тем более ощутимых, чем способнее душа любить и мыслить? Или, не постигая наших бедствий, мы бы приписывали их слепой силе, владычествующей всем созданием и нашей судьбой. В таком случае наше терпение было бы не что иное, как механическая безнадежность в присутствии неизбежного, необходимого бедствия, надменная сила стоиков, или беспечная чувственность эпикурейцев, или же просто тупоумие и безжизненная одеревенелость толпы, рабски согбенной под рукой железного фатума: в таком случае самым высоким, самым естественным актом жизни было бы самоубийство. Или мы старались бы постигнуть наши страдания и извлекать из этого ясного понятия о их необходимости, справедливости и всегда добрых их следствиях, наше понятие о Божьем Промысле. Такое напрасное усилие ума нашего произвело бы действие совсем противоположное: оно бы уничтожило нашу доверенность к Промыслу. Наши страдания редко бывают для нас понятны и в причинах своих, и в цели своей, и в своих последствиях. И не на этом понятии непонятного должны признавать Его благим, что понимаем ясно Его благость в ее на нас действиях. Мы должны Ему покорствовать потому, что Он Бог, и, следовательно, благ, как в ощутительном, ясном для нас добре, которое мы сами называем добром, так и в неощутительном, непонятном для нас добре, которое мы ошибочно называем злом. В такой беспрекословной покорности нет колебания; везде и всегда она для нас одинакова; она не есть плата Богу по таксе, не есть обмен нашего смирения на Его милость; она есть смиренная, любящая, покоряющая ум и волю вера; вера, что Он существует, и что мы в руке Его. Несказанная, чудно крепящая и успокаивающая душу сила заключается в этой безусловной преданности в Вышнюю волю, в которой, не стараясь ее постигать, мы видим верховную благость, верховную мудрость, верховное могущество. Это не стоицизм, хвастливо опирающийся на свою независимую силу и на гордое презрение судьбы — безотрадный обман нашего самолюбия; это не предание себя во власть необходимости, мертвого, механического предопределения, уничтожающее всякую нравственность, всякое достоинство человеческое; это верховная свобода, верховное величие. Мы становимся содействователями Самого Бога, мы говорим с Августином: Бог всегда исполняет мою волю, ибо моя воля есть всегда Его воля.

«Кто имеет Бога, тот легко теряет все ему милое, и даже радуется этой утрате» — говорит один писатель. Это не есть равнодушие. Выводить из любви исключительной к Богу равнодушие ко всему земному милому было бы ложной мыслью. Мы не можем любить Бога той любовью, какой любим сокровище земное. Мы можем Его любить, как сокровище верховное, такое сокровище, которое составляет, так сказать, прямое достоинство всего, что есть прекрасного, желанного и достойного любви в нашей жизни.