О том, почему с нами происходят «случайные» события. Таинственное и непостижимое действие Промысла Божия в окружающем нас мире и в жизни каждого чело

Земное счастье может быть прекрасно и драгоценно только Богом, его дающим; земное страдание теряет свою мрачность потому, что являет нам Бога вблизи, как помощника, кладущего руку свою в нашу руку. Итак из того, что земные блага имеют для нас свое достоинство только Богом, следует, что эти блага должны быть достойны Бога. Его недостойные или пред Ним исчезают, или Его заставляют для нас исчезнуть. От этого всякий предмет нашей любви становится Его достойным, когда эта любовь освящена любовью к нему; а любовь к Нему не уничтожает в нас нашей земной, достойной Его любви, она только дает ей надлежащую прочность, сделавшись ее основанием и опорой. Таким образом и предметы нашей любви, опираясь на нашу любовь к Богу, становятся неподверженными утрате: они или в Нем для нас утрачиваются, или Он становится их заменой, и тогда мы, теряя их, только меняем худшее на лучшее. Тратя здоровье, богатство, почести, мы выигрываем терпение; тратя своих милых, мы только их передаем лучшему; за них мы радуемся, за себя плачем, но плачем на груди Отца Небесного, Который, облекая лице их гробовым покровом, тем самым разоблачает для нас отеческое лице Свое. В этом нет равнодушия к тому, что нам мило, и любовь к Богу не только не требует такого равнодушия; она производит обратное. Любовь к Богу не потому благодеятельна, что она будто бы мешает нам плакать о наших милых, а потому, что заставляет нас смотреть на нашу скорбь с высшей точки зрения, потому что крики скорби превращает в молитву именующую и изъясняющую Бога.

Пока мы сами еще не испытали никакой болезненной утраты, мы с умилением слушаем голос Спасителя, исходящий нам из Евангелия, и можем мыслью постигать великое значение человеческой жизни. Но когда над нами самими совершается удар свыше, сколь более делается тогда понятен сердцу этот Евангельский голос; уже не в листах книги мы ищем тогда Спасителя, Он Сам нас находит. Он Сам становится с нами лицом к лицу; ценой бедствия покупаем мы лицезрение Бога. Но дорога ли эта цена в сравнении с тем сокровищем, которое мы за нее приобретаем? Все это я прежде думал; теперь я это видел, и опыт близкого мне сердца сделался моим собственным опытом. Я видел и слышал отца в ту минуту, когда закрылись глаза его любимой дочери, отца-христианина. Но здесь всего проще повторить его слова, сказанные им своей семье в первую минуту горькой утраты: «Великое дело милости Божией над нами совершилось; вы своими глазами видели, как наша милая дочь перешла к Небесному Отцу своему; она принесла Ему чистую, ничем житейским не потревоженную и с ним примиренную душу. И теперь мы знаем, что ей дано все то, чего бы никакой силой нашей любви мы не могли ни дать, ни сохранить ей в здешней жизни. Мы знаем, что это данное навсегда ей останется, что превратности жизни для нее миновали, что для нее уже нет ничего неверного: ни страха в настоящем, ни тревоги за будущее. Мы можем только благодарить и славить. И, после такого ясного узнания милости неизреченной, не позволим себе никогда ни пожалеть, что она от нас взята, ни пожелать, чтобы она была с нами. Будем смиренны, и, чтобы наше горе никогда не пересилило нашей теперешней радости, за себя будем покорны, за нее радостны и благодарны». Таково земное бедствие в присутствии христианства; без него оно раздавило бы душу, при нем человеческий мрак обращается в утешительный свет Божий.