О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

В настоящее время мечты мои осуществились. Старый дом приобретен Земством, возобновлен, подведен под казенную форму и отдан под Тульскую гимназию.

Глава 2. Привратник Голубь-Турман

Находясь под влиянием грустных ощущений и сопровождаемые привратником, отставным артиллерийским солдатом, мы вышли из палат, как он называл их. Мы прошли весь двор и сели на одну из каменных ступеней наружной лестницы, ведущей в флигель, находящийся у второй ограды, в углу этого двора. Окидывая блуждающим взором пространство, окаймленное надворным строением, гармонирующим одно с другим, мы повсюду видели не жизнь, а разрушение, что, естественно, увеличивало наше уныние, чувство очень тяжелое, когда оно присоединяется к сумме горестей, которые преследуют вас, как злой дух, неумолимый дух. Если хотите, то и здесь вы увидите жизнь, только она проявляется в одной только питательной или негодной растительности, которая выбрала себе уединенное место там, где когда-то существовали два цветника, откуда смесь аромата цветов доносилась на крыльях услужливых зефиров, во внутрь дома. Но в настоящее время один из этих цветников отдан под огород, а на другом, кроме яблонь, груш, вишен и рябины, в чрезвычайном обилии развелись репейники, молочай, белена, крапива, волочец и сорные травы, между которыми кое-где заметите мак, колокольчики, ландыш, фиалки и полевую гвоздику. Не тоже ли проявляет и человеческая деятельность на широкой арене общественной жизни, если посмотреть на нее с нравственной точки зрения? И в наших больших и малых кружках, много увидите олицетворенных чертополохов, репейников, белены, крапивы и волчцев, но что всего удивительней (совестно сказать!), влияние этих чертополохов, репейников на общественное мнение, как меч Демоклеса, висит над головою каждого: так они завладели его вниманием. Этого мало: пошлый говор их и тупые остроты, все заглушают скромный голос светлого ума, глубоких знаний и несомненного дарования. Каждый из нас изучал эти факты в обществе, следовательно доказывая то, что каждый из нас хорошо знает, было бы бесполезно. И мы было, глядев на капитальную громаду, дали волю нашей фантазии. Нам казалось, что на вопрос поэта: зачем, скажи, предали тебя запустению? он почитал бы на ней, как на египетской пирамиде таинственные слова «судьба»! Но так как до авторских ощущений и фантазий какие бы они впрочем не были, в каком бы они не находились настроении, самому благосклонному из читателей нет никакого дела, то мы, зная эту непреложную истину повели с привратником следующий разговор:

– В каком ты полку служил? спросили мы солдата, закуривая сигару.

– Мы служили в армейской конной артиллерии, а не в полку, ваше высокоблагородие, отвечал он с некоторым самодовольством, снимая фуражку и вытягиваясь, как во фронте.

– Какого же ты был ранга в прислуге, готлангер?

– Никак нет-с, бомбардиром служили…

– Значит орудие и банник старинные твои знакомцы.

– Точно так, ваше высокоблагородие.

– И по команде: батарея заряжай! без команды. с картузом! ты кричал: туз! вместо картуз.

– Действительно правду вы изволите говорить, отвечал он и на губах солдата мелькнуло что-то такое похожее на улыбку.

– Какая же на тебе шинель? Таких в артиллерии не носят.

– Старого завету, отвечал солдат.

– Долго служил?

– 27 лет и гневроны на левом рукаве имеем.

– Как твое имя и отечество?

– Были Федул Антипов, а по прозвищу Голубь-Турман.

– Воля твоя служба, а не по Сеньке шапка дана, как говорится. На голубя ты совсем не похож, разве на коршуна немного смахиваешь.

– Так прозывался покойный наш родитель, ваше высокоблагородие, а сыну к какой стати было менять родительское прозвище? Эвто тоже, что забыть его благословение… Незамолимый грех! Как же после эвтаго мы поцеловали бы крест и Евангилие на верность службе православному Царю-Государю? Никак не можно было бы нам и близко подойти к такой святыне, забыв родительское благословение и переменив наше прозвище, отвечал солдат, сопровождая взгляды свои легким оттенком негодования.

– Это тебе делает большую честь и слова твои заслуживают похвалу, но не о том дело, служба. Скажи, Голубь-Турман, одному тебе здесь страшно, жутко по вашему?

– Чего нам бояться, ваше высокоблагородие, воры не полезут в пустые палаты, там уже взять нечего, сами вы изволили видеть, что нечего, а мертвецы шлялись с кладбища, да угомонились, перестали давным давно.

– Разве они когда являлись здесь? спросили мы, улыбаясь.

– Да, иногда шлялись, болтают старики, в эвтом не извольте сумлеваться, простодушно отвечал привратник.

– И ты, служба, в простоте сердца веришь этим нелепым народным сказкам?

– Люди ложь и мы тож, по пословице, ваше высокоблагородие. Какая нам нужда, что нам за дело разспрашивать правду ли народ болтает: рот чужой не хлев свиной, не затворишь. Мы докладываем вашему высокоблагородию то, что слышали чужие речи, а божиться не будем и под присягу не пойдем, сказал солдат обидясь.